Сборник рассказов. Абонент не может быть вызван
Шрифт:
Варя до сих пор не дававшая себе сходить с ума – уже сдалась!
– Я поговорю с Полей! – пообещала она тогда ему.
По крайней мере, я вас познакомлю. Кто знает …
***
В кафе было почти пусто. Тикали часы на стене. На улице мерзла Маша.
– Как ты здесь оказался? – спросила Варя, чтобы выиграть время, пока восстанавливается затуманенное сознание.
– У меня в деревне не далеко от этого города живут родители, – Георгий тоже не понимал еще как себя дальше вести.
– И как это мы раньше не
– Я не знал, что ты здесь. Я только раз в два года привожу в каникулы на две недели сюда свою дочку.
Необязательный разговор прервался тягостным молчанием.
– Почему ты не спросишь, где моя жена? – спросил Георгий.
– Ну, какое мне дело?
– Какое дело?! – голос Георгия перешел почти на крик, впрочем, оглянувшись по сторонам, он перешел на злой шепот. Но каждое слово свинцовой дробью било в Варварину голову. Жена моя в сумасшедшем доме. Временное, осеннее обострение. Что это понимаешь?! Это медленная смерть! И наступил этот сумасшедший день, в день твоего бегства! В день, когда так любимого, так ожидаемого нами ребенка, у нас украли! У нее была тяжелая фаза психического расстройства. Весь год я тебя искал, я вытаскивал ее из этого сумасшествия. Даже уговорил ее повторить донорство.
Знаешь, как она согласилась?» Молча. Безразлично. Но, я думал это ее воскресит. Так родилась Маша. Но она на нее только взглянула. И ничего не изменилось.
Георгий замолчал.
– Вызывай полицию, – после долгого молчания произнесла Варя.
– Дай паспорт, – Георгий протянул руку.
Варя вытащила паспорт из сумочки.
– Значит, ты теперь Лопатина, – тихо произнес Георгий. – Замуж вышла?
– Нет.
Георгий навел телефон на паспорт и сфотографировал каждую страницу.
– Полицию вызову, когда надо, – сказал он, отдавая документ. – А ты жди! Всю жизнь жди! И поднимаясь, закончил:
– Это тебе мой приговор за то, что ты сделала. За мою дочь, за мою жену. За мою жизнь. Он пожизненный. Живи и жди. Когда-нибудь это будет. А, может, нет. А ты жди.
***
До дома Варя летела пулей. Хотя по дороге было километра два, но взять такси, сесть на маршрутку, ей в голову не приходило.
Ворвавшись в квартиру, она кинулась лихо срочно собирать вещи, ящик комода с документами, просто не разбирая высыпала в баул и, срывая с вешалки в шкафу одежду, кидала в стоящий на полу раскрытый чемодан.
– Обувь! Где у нас зимняя обувь?!– срывалась она в крик.
На крик из своей комнаты вышла Полина.
– Мамуль, ты что?! Мы куда-то едем?
Варя остановилась, обняла и присела к ней.
– Мама, мы куда?!
Варвара обмякла в руках Полины.
– Что это со мной? …
И вытирая слезы, нарочно, уже сухим и твердым голосом сказала.
– Никуда не поедем! Что будет, то будет! Будем жить!
За окном собирались тучи. Быстро темнело. Где-то уже гремела гроза.
На полу стоял
ДВОР МОЕГО ДЕТСТВА
Двухэтажный дом, стоящий на узкой улице, был старым, скрипел половицами и когда в двенадцать часов ночи, доски под грузным шагом дяди Леши скрипели на втором этаже, жившие под ними соседи первого этажа предвкушали вечерний спектакль. С громкими выяснениями отношений, а иногда и битьем посуды. Впрочем, спектакль всегда заканчивался миролюбивым ритмичным скрипом панцирной сетки кровати и победным рыком Леши.
– Теперь ты веришь?!
Степан Леонидович, живший на первом этаже, когда-то объяснял жене неопровержимость этого аргумента:
– Ему уже пятьдесят, разве он сможет два раза за день?
Верно и потому Степан Леонидович, сам старался не допустить промаха и не в коем случае не делать это два раза в день!
… А когда-то половицы скрипели под шагами другого поколения – железнодорожного инженера Ивановича, заселившегося вместе с семьей в первые годы после революции, а до этого – под ногами купца, хозяина не квартир, а всего этого дома … впрочем, наверное, половицы тогда не скрипели?
… Старый был дом, и, хотя стоял он почти в центре города, на узкой, заросшей сиренью старинной улочке, странно было представить, что в трехстах метрах отсюда высятся многоэтажные свечки новостроек, сияют вечерами витрины торговых центров, мчатся по проспектам потоки машин…
Нет, кажется, навсегда застыла здесь неспешная и спокойная патриархальная жизнь, в огромных дворовых пространствах, заросших сиренью, шло счастливое голосистое детство и веками сидевшие у подъездов старушки обсуждали соседскую жизнь.
А потом старушки умирали и их места занимали женщины из следующего поколения, некогда осуждавшие их никчемное времяпровождение.
Вырастали и уходили из дворов гонявшие в футбол дети и некогда завидовавшая им малышня.
Под широкой развесистой липой уже лет сто, наверное, росшей у этого дома, Николай остановил свой автомобиль.
Вечерами солнце горело прожектором, отражаясь в стеклах квартир, уютно и мирно было на узкой улочке и ему послышалось, что, как всегда, скрипят половицы.
Но нет, было необыкновенно тихо, и даже детские голоса не звенели во дворе.
Умер дом, умерли люди, жившие в его Николая эпоху, умерла и сама эта эпоха. И мир давно стал другим.
… Тридцать лет не был он в этом доме, который давно покинул сразу после выпускного вечера. И вот почему-то потянуло его в детство, в то счастье, которым, как солнцем, был залит этот двор!
Здесь как-то играя в прятки на «выполнение желаний», (тот, кого нашли, исполняет желание нашедшего) он, нырнув в заросли сирени ухватил спрятавшуюся Лариску.