Сборник статей и интервью 2007г.

Кагарлицкий Борис Юльевич

Только один из теоретиков высказал обобщающее суждение, заставившее меня задуматься. «Теперь понятно, что Эстония всё-таки европейская страна, а местные русские почувствовали себя гражданами Европы. Они ведут себя точно так же, как повели бы себя в аналогичной ситуации датчане, французы или британцы».

И в самом деле, массовое неповиновение властям есть одно из проявлений демократического самосознания общества. Ещё теоретики XVII века в числе основных гражданских прав записали «право на восстание». Выход народа на улицу - это законный и даже обязательный ответ на незаконные или очевидно несправедливые действия власти, которые воспринимаются обществом как очевидно противоречащие нормам цивилизованной жизни или унижающие достоинство людей. Именно поэтому сочувствие публики в подобных случаях неизменно оказывается на стороне бунтующих,

а власти редко решаются преследовать участников или зачинщиков беспорядков. Ведь в соответствии с логикой гражданской жизни ответственность за произошедшее в первую очередь ложится на правительство.

Увидев, как власти пришли сносить памятник советским солдатам, погибшим во Второй мировой войне, жители Таллина не просто возмутились на своих кухнях, а оказали сопротивление. Лет через сорок апрельские события 2007 года будут проходить в эстонских школах как поворотный пункт в истории становления гражданского общества в стране. И нет смысла описывать произошедшее как протест «русских» против оскорблений со стороны «эстонцев». То, что подавляющее большинство в толпе составляли русскоязычные жители столицы, говорит только о том, что чувство гражданского самосознания пробудилось у них раньше и острее, чем у их говорящих на эстонском языке земляков. Другое дело, что российские средства массовой информации не только интерпретируют конфликт как этнический, но и всячески разжигают этническую вражду по обе стороны российско-эстонской границы.

В самой России за протестами в Таллине наблюдали со смесью зависти и восхищения. Ведь попытки оппозиции использовать улицу в качестве арены политической борьбы оборачиваются неудачами. Главной темой либеральной прессы являются зверства полиции при разгоне регулярно происходящих «Маршей несогласных», но отнюдь не успех самих маршей, мобилизующих сравнительно небольшие группы населения. Даже самый успешный первый марш 2007 года в Петербурге собрал 4 тысячи человек - не так уж мало для мегаполиса, особенно если вспомнить про 18-20 тысяч, протестовавших в 2005 году против монетизации льгот. Последующие акции в других городах вообще трудно назвать массовыми (если только не считать массового участия ОМОНа, сотрудников ФСБ, обычной милиции и прессы).

Однако дело, в конце концов, не в численности. Обычный лозунг активистов - «сегодня нас мало, завтра будет много!» Иногда такие прогнозы сбываются, иногда - нет. Но куда важнее другие, качественные различия между гражданскими протестами в Европе и нашими «Маршами несогласных».

Прежде всего, гражданские мобилизации в Европе происходят вокруг конкретного вопроса, выдвигают четкие и выполнимые требования, относящиеся к определенному моменту: отменить «Закон о первом найме» во Франции, вернуть людям Молодежный дом в Копенгагене, не трогать «Бронзового солдата» в Эстонии. Эти требования не только конкретны и понятны, но и выполнимы. В среде российской интеллигенции бушуют споры о том, допустимо ли объединение совершенно разношерстных групп (от либералов до фашистов, от коммунистов до монархистов) в «Маршах несогласных». Нетрудно заметить, что эти споры порождены спекулятивной и демагогической природой самих маршей, призывающих объединяться не по конкретному поводу, а ради выражения недовольства «вообще», даже если природа и направленность этого недовольства может быть у разных групп прямо противоположной. Если речь шла бы о конкретном вопросе, как во время западноевропейских протестов, о вопросе, одно и то же решение которого действительно устраивало бы всех вышедших вместе на улицу, объединение было бы понятно и ситуационно оправдано - не только с точки зрения циничной политической тактики, но и с точки зрения общей логики гражданской жизни.

В данном случае мы имеем дело с совершенно противоположным подходом, с беспринципной тактической коалицией, все участники которой думают только о том, как бы эффективнее использовать друг друга. И разговоры об общей борьбе за демократические свободы никого не убеждают, поскольку сами лидеры выступлений неоднократно словом и делом демонстрировали полное пренебрежение к демократическим ценностям.

Кстати, о лидерах. Именно наличие у «Маршей несогласных» четких организаторов и лидеров резко отличает их от спонтанных выступлений европейских граждан. Разумеется, большинство протестов даже в Западной Европе кто-то организовывает. Но по большей части они не планируются заранее, не назначаются по специально

составленному графику и тем более не организуются сверху политическими лидерами. В том-то и отличие спонтанного протеста, что он отражает не только возмущение общества каким-то событием, но и осознание им бессилия, некомпетентности или предательства политиков (включая тех, кто, вроде бы, находится на одной с протестующими стороне). Если бы этого осознания не было, граждане не выходили бы на улицы, а писали петиции, голосовали бы или ходили на митинги, организуемые политическими партиями. Российская ситуация парадоксальна: не общество выступило самостоятельно, осознав бессилие политиков, а политики осознав собственное бессилие, начали действовать методами, имитирующими гражданский протест европейского типа.

Разумеется, подобное поведение объясняется авторитаризмом путинского режима. Но хотя режим и вправду авторитарен, это отнюдь не значит, будто он не оставляет лидерам «Другой России» или «Объединенного гражданского фронта» возможности действовать иными методами. Иначе, конечно, обстоит дело с национал-большевиками, но они сами никогда не заявляли об особой любви к демократии. Авторитарность режима на повседневном уровне проявляется в первую очередь не против либеральных политиков, а, например, против рабочих заводов «Форда» или «Хайникен-Петербург», которым запрещают забастовки, против городских социальных движений, требования которых просто игнорируются.

Политика «Другой России» состоит в том, чтобы использовать потенциал протеста, существующий в этих движениях, для решения собственных проблем на основе «широкой коалиции». Обычная методика манипулирования. Даже если на тактическом уровне она приносит удачу, для развития гражданского самосознания жителей России она является скорее препятствием, ибо нацелена не на то, чтобы превратить толпу в граждан, а наоборот, собрать из граждан толпу.

Другое дело, что процесс роста гражданского самосознания идет - под влиянием естественного социального опыта, независимо ни от «Другой России», ни от Путина и его придворных идеологов «суверенной демократии». Рано или поздно изменение жизни выразится в изменении политического поведения. Это общее правило. Просто в маленькой Эстонии подобные процессы идут быстрее, чем в большой России.

Cпециально для «Евразийского Дома»

ЭСТОНСКИЕ НАЦИОНАЛИСТЫ ПОЛУЧИЛИ ПОДМОГУ

Если бы я не был весьма низкого мнения об умственных способностях эстонских политиков, то подумал бы, что антиэстонские акции и высказывания в Москве заказываются и проплачиваются ими.

Российские националисты дружно пришли на помощь «фашистам» из Таллина и, похоже, действительно позволят им выпутаться из крайне неприятной ситуации, в которую те сами себя загнали.

На чем построена государственная пропаганда Таллина? На двух очень простых идеях. Во-первых, на том, что маленькой Эстонии постоянно угрожает огромная Россия, которая мечтает ее поглотить, раздавить, уничтожить. Тут речь даже не о государственной независимости, а просто о выживании. Тут не до политической корректности - на минуту зазеваешься, и нет тебя!

Во-вторых, эстонские политики терпеливо объясняют собственным соотечественникам и соседям по объединенной Европе, что русские - это дикие люди, не способные жить и вести свои дела по-цивилизованному. А потому они и не могут быть включены в «нормальный демократический» процесс, им нельзя давать гражданские права, с ними невозможно вести диалог - ни внутри собственной маленькой страны, ни на международном уровне.

На международном уровне оба тезиса вызывают скорее недоумение. В Западной Европе к русским относятся гораздо лучше, нежели, например, к американцам, а главное, очень трудно объяснить минимально образованному европейцу, что страна, давшая миру Толстого, Достоевского, Мейерхольда и Тарковского, является варварской «азиатской» окраиной, населенной полудикими скифами. Что касается рассказов об ужасах «азиатчины», то они почему-то не вызывают сочувствия у присутствующих японцев.

Однако эстонские политики продолжают доказывать свою правоту, ссылаясь на личный опыт. «Вы с ними не жили, - терпеливо объясняют они западным коллегам.
– Толстой, Чехов, «Лебединое озеро» - это все было давно, это культура для интеллигенции. А вокруг дикий азиатский народ, который эту культуру вообще не знает».