Сборник статей, воспоминаний, писем
Шрифт:
В. И. выполнял процедуры, много сидел на воздухе, много молчал, много читал; его навещали друзья. "...Сдвига в настроении к лучшему не произошло. И не жду его. И не предвижу, -- писал он.
– - И не потому, что "я, наконец, смертельно болен"... Даже думаю, что в какой-то степени выздоравливаю. Но мне ясно, -- я ощущаю это всем нутром, -- что окончательно я не выздоровлю, что завелась червоточина, которая, может быть, и не так уж быстро, но свое дело сделает и уже делает. Несмотря на дивную погоду, на душе невесело". Очень медленно, постепенно он стал выходить из этой депрессии. Бывали и очень хорошие дни, приходило бодрое, даже веселое настроение. Иногда он был способен с увлечением отдаться случайному впечатлению, и нельзя было не залюбоваться его непосредственностью. В разговоре с людьми ему были чужды "общие места", он всегда сразу начинал говорить о самом главном. Он мог накинуться на посетителей чуть ли не в первые минуты их приезда, если
"Когда вижу Вас на сцене, я всегда испытываю радость, -- писал ему 21 сентября 1939 года литератор В. Гольцев.
– - Дело не только в обаянии Вашего таланта, а и в том, что от Вас исходит какая-то прекрасная человечность. С детских лет я привык восхищаться Вашей игрой, и до сих пор передо мной особенно отчетливо стоит привлекательный образ Тузенбаха. Но лишь с годами я, как мне кажется, понял основное, -- что Вы самый подлинный гуманист и что основа Вашего искусства -- большая любовь к людям. Два с половиной года назад я встретился с Вами в нашем клубе писателей, где Вы блестяще выступили с чтением "Записок путника" Ильи Чавчавадзе. Меня поразило в этот вечер, что Вы узнали меня и даже припомнили, что когда-то "мы вместе выступали" на вечере памяти В. Брюсова. Оказалось, что Вы даже не забыли о моих занятиях Ал. Блоком. Суть дела заключается не в том, что у Вас исключительная память, а опять-таки в Вашем внимании к людям. Недаром одна моя приятельница из МХАТ сказала на днях: "Когда видишь Качалова, становишься лучше". Будьте здоровы, дорогой Василий Иванович! Вы нам очень нужны!"
КАЧАЛОВУ 65 ЛЕТ
В январе 1940 года Качалов приветствовал отважных седовцев. "Огромная человеческая воля победила ледяную стихию, -- писал В. И.
– - Закончился легендарный дрейф, который обогатил науку новыми наблюдениями в области освоения Великого Севморпути. До радостной встречи, дорогие товарищи, в Москве!"
25 января состоялся творческий вечер Качалова в Центральном Доме работников искусств.
12 февраля 1940 года Качалову исполнилось 65 лет. Утром собрались у него с подарками товарищи по работе: Тарханов, Хмелев, Еланская, Ливанов. Они прочли ему адрес, подписанный всеми работниками театра. В течение дня у Качаловых "ни на минуту не умолкал телефон -- Москва поздравляла народного артиста" {"Вечерняя Москва", 13 февраля 1940 г.}. Было получено несколько сот поздравительных телеграмм. Радиокомитет организовал в честь В. И. Качалова радиопередачу, с приветствием выступали крупнейшие мастера искусств. Во всех газетах, центральных и местных, появились статьи, посвященные его творчеству. "Когда Василий Иванович Качалов выходит на сцену, -- писал рецензент, -- зрительный зал в единодушном порыве устраивает ему бурную овацию. Качалов идет по улице, и многие, встречающие его, независимо от того, знает ли он их, почтительно раскланиваются с ним. Когда Качалов в качестве зрителя появляется в театре, в концерте, на выставке, нет человека, который бы не обернулся ему вслед: "Смотрите -- Качалов!" За этим интересом к Качалову скрывается совсем особое чувство -- чувство необычайной теплоты, нежности и огромной душевной ласки, которое питают к В. И. Качалову миллионы зрителей" {"Вечерняя Москва", 11 февраля 1940 г.}. В личности Василия Ивановича критика отмечала исключительное отношение к искусству. О нем говорили, как о художнике, который всегда был подлинным гражданином своей страны и в тяжелую полосу реакции верил в "грядущую бурю" и в великое будущее своего народа. Именно на этой почве рождалась покоряющая сила качаловского оптимизма. "Подлинный артист народа, Качалов несет свое замечательное искусство в широчайшие массы трудящихся" {"Известия", 11 февраля 1940 г.}. "Никакие самые горячие слова и никакое самое вдумчивое исследование творчества В. И. Качалова, -- писала газета "Известия", -- неспособны передать непосредственную силу его игры... Это страстнее мироощущение, эта любовь к людям, это разоблачение буржуазной лжи и лицемерия, эта страсть и мощь жизни, которая растет, ширится и утверждает волю, сердце человека, сильнее всего говорит в Качалове, в его благородном творчестве" {"Известия", 12 февраля 1940 г.}. В адресе от ВТО,
Простые, взволнованные и искренние письма зрителей шли к Качалову в его юбилейные дни. Автор одного из них приветствовал "пушкинский, солнечный, лучезарный талант" Качалова.
Старый зритель, взволнованный выступлением Качалова 12 февраля по радио, тотчас же поделился с ним своим впечатлением: "Всей семьей, затаив дыхание, мы слушали Вас, и не только слушали, но и видели своим духовным взором Ваше лицо, такое знакомое и близкое. И снова то же ощущение радости и высокого наслаждения, которое ничуть не притупилось оттого, что мы стали старше и что от первой радостной встречи с Вами меня отделяют 25--27 лет". "Восхищаться во время спектакля Вашим тонким мастерством, чувствовать себя взволнованным, а случалось, и потрясенным Вашею игрою -- это счастье, -- признавался другой старый москвич.
– - Находить иногда в созданном Вами образе нравственную поддержку, а иной раз слышать в Вашей роли слова горькой укоризны -- и это тоже счастье!"
Те же чувства звучали и в письмах студенческой молодежи.
Пионеры города Бузулука обещали ему: "Называя Вашим именем наше звено, будем стараться быть похожими на Вас, вырастем большими людьми, которые будут полезны Родине". Со всех концов страны шли приветствия.
Московская студия кинохроники снимала Качалова в его домашнем кабинете. 20 февраля в газетах было напечатано письмо Качалова, в котором он благодарил за щедрое проявление внимания к нему в день его рождения.
24 февраля, в день первого выступления Б. Н. Ливанова в роли Чацкого, Качалов послал ему приветствие: "Дорогой Борис! Душевно с тобой сегодня -- с самыми лучшими чувствами, с дружеской любовью к тебе, с крепкой, радостной верой в твой талант. Василий Качалов".
В конце февраля в кабинете Василия Ивановича состоялось заседание членов Секции художественного слова ВТО, председателем которой он был избран. Члены секции обсудили ряд принципиальных проблем художественного чтения с эстрады.
ПЕРЕД ВОЙНОЙ
В сезон 1940/41 года особенным успехом у зрителей пользовался качаловский Ивар Карено. С каждым годом успех этот рос. В восприятии публики образ Карено почти слился с образом исполнителя, настолько Качалов "жил" в этой роли. Его радовало, когда кто-нибудь из друзей бывал на этом спектакле и мог "покритиковать". В. И. по-настоящему любил критику, идущую от ума и сердца, всегда жадно ее слушал. "Хвалебных" слов он не терпел. А когда заговаривали о его "обаянии", лицо Качалова становилось скучающим, насмешливым или сердитым.
Народный артист СССР Р. Н. Симонов, смотревший спектакль "У врат царства" в январе 1940 года, взволнованно писал: "Ивар Карено в исполнении В. И. Качалова -- это высоты актерского мастерства. У зрителя рождается такое ощущение, будто бы это судьба не образа, а самого актера. Вот почему рождается в зале добрый и сочувственный смех. Вот почему к горлу подкатывают слезы. Вот почему уходишь со спектакля с желанием еще лучше работать, учиться и совершенствоваться" {"Декада московских зрелищ", 1940, No 5.}.
"Знаете ли вы, что такое тишина в зрительном зале, когда творит любимый актер? На сцене Качалов. Так же, как в первом спектакле, молодо и сочно звучит его голос. "Как я презираю ваших либералов! Я призываю к сопротивлению, я призываю к борьбе! У самых врат новой жизни разразится война за освобождение человека!" И в эти слова Карено -- Качалов вносит новый, особенный, понятный нам смысл. Качалов у рампы. С верхних ярусов стремительно сбегают зрители поближе к сцене посмотреть на великого артиста.
– - Качалову спасибо!
– - кричит молодежь, волнуются старики. 18 раз дают занавес. 385-й раз идет спектакль. С усталой, но пленительной улыбкой Качалова не хочет расставаться бушующая молодежь. И только ли молодежь? Люди всех возрастов" {"Декада московских зрелищ", 1940, No 5.}.
С апреля начались репетиции "Трех сестер" с Вершининым -- Качаловым и Болдуманом. П. Д. Корин заканчивал портрет Качалова -- он писал его во время работы: В. И. готовил отрывки из поэмы Маяковского "Про это". Перед гастролями в Ленинграде (с 26 мая по 1 июля) Качалов приветствовал любимый город: "Ленинграду есть чем нас порадовать. Город, носящий имя Ленина, город, являющийся превосходным созданием русского народа, был и остается крупнейшим центром сценической культуры" {"Декада московских зрелищ", 1940, No 12.}.