Сборник стихов
Шрифт:
не отвечу. Лишь содрогнусь
и глаза притворю, если лицо мое
в зеркале встречу.
x x x
В той тоске, на какую способен человек, озираясь с утра в понедельник, зимою
спросонок, в том же месте судьбы,
что вчера...
Он-то думал,
что некий гроссмейстер, населивший пустой небосвод, его спящую душу заметит и спасительно двинет вперед.
Но сторонняя мощь
сновидений, ход светил и раздор государств не внесли никаких изменений в череду его скудных мытарств.
Отхлебнув
Так зачем над его колыбелью, прежде матери, прежде отца, оснащенный звездой
и свирелью, кто-то был и касался лица?
Чиркнул быстрым ожогом
над бровью, улыбнулся и скрылся вдали. Прибежали на крик
к изголовью и почтительно прочь отошли.
В понедельник,
в потемках рассвета, лбом уставясь в осколок стекла, видит он, что алмазная мета зажила и быльем поросла.
...В той великой,
с которою слада не бывает, в тоске - на века, я брела в направленье детсада и дитя за собою влекла.
Розовело во мгле небосвода. Возжигатель грядущего дня, вождь метели,
зачинщик восхода, что за дело тебе до меня?
Мне ответствовал
свет безмятежный и указывал свет или смех, что еще молодою и нежной я ступлю на блистающий снег, что вблизи, за углом поворота, ждет меня несказанный удел. Полыхнуло во лбу моем что-то, и прохожий мне вслед поглядел.
ЛЕРМОНТОВ И ДИТЯ
Под сердцем, говорят. Не знаю. Не вполне. Вдруг сердце вознеслось и взмыло надо мною, сопутствовало мне стороннею луною, и муки было в нем не боле, чем в луне. Но люди говорят, и я так говорю. Иначе как сказать? Под сердцем - так под сердцем. Вот сбылся листопад. Извечным этим средством не пренебрег октябрь, склоняясь к ноябрю. Я все одна была, иль были мы одни с тем странником, чья жизнь все больше оживала. Совпали блажь ума и надобность журнала о Лермонтове я писала в эти дни. Тот, кто отныне стал значением моим, кормился ручейком невзрачным и целебным. Мне снились по ночам Васильчиков и Глебов. Мой исподлобный взгляд присматривался к ним. Был город истомлен бесснежным февралем, но вскоре снег пошел, и снега стало много. В тот день потупил взор невозмутимый Манго пред пристальным моим волшебным фонарем. Зима еще была сохранна и цела. А там - уже июль, гроза и поединок.
Мой микроскоп увяз в двух неприглядных льдинах, изъятых из глазниц лукавого царя. Но некто рвался жить, выпрашивал: "Скорей!" Томился взаперти и в сердцевине круга. Успею ль, боже мой, как брата и как друга, благословить тебя, добрейший Шан-Гирей? Все спуталось во мне. И было все равно что Лермонтов, что тот, кто восходил из мрака. Я рукопись сдала, когда в сугробах марта слабело и текло водою серебро. Вновь близится декабрь к финалу своему. Снег сыплется с дерев, пока дитя ликует. Но иногда оно затихнет и тоскует, и только мне одной известно - по кому.
МЕДЛИТЕЛЬНОСТЬ
Замечаю: душа не прочна и прервется. Но как не заметить, что не надо, пора не пришла торопиться, есть время помедлить.
Прежде было - страшусь и спешу: есмь сегодня, а буду ли снова? И на казнь посылала свечу ради тщетного смысла ночного.
Как умна - так никто не умен, полагала. А снег осыпался. И остался от этих времен горб - натруженность среднего пальца.
Прочитаю добытое им лишь скучая, но не сострадая, и прошу: тот, кто молод - любим. А тогда я была молодая.
Отбыла, отспешила. К душе льнет прилив незатейливых истин. Способ совести избран уже и теперь от меня независим.
Сам придет этот миг или год: смысл нечаянный, нега, вершинность... Только старости недостает. Остальное уже совершилось.
x x x
...И отстояв за упокой в осенний день обыкновенный, вдруг все поймут, что перемены не совершилось никакой.
Что неоплатные долги висят на всех, как и висели, все те же боли, те же цели, друзья все те же и враги.
И ни у тех, ни у других не поубавилось заботысуществовали те же счеты, когда еще он был в живых.
И только женщина одна под плеск дождя по свежей глине поймет внезапно, что отныне необратимо прощена.
АНДРЕЮ ВОЗНЕСЕНСКОМУ
Ремесло наши души свело, заклеймило звездой голубою. Я любила значенье свое лишь в связи и в соседстве с тобою.
Несказанно была хороша только тем, что в первейшем сиротстве бескорыстно умела душа хлопотать о твоем превосходстве.
Про чело говорила твое: - Я видала сама, как дымилось меж бровей золотое тавро, чье значенье - всевышняя милость.
А про лоб, что взошел надо мной, говорила: не будет он лучшим! Не долеплен до пяди седьмой и до пряди седой не доучен.
Но в одном я тебя превзойду, пересилю и перелукавлю! В час расплаты за божью звезду я спрошу себе первую кару.
Осмелею и выпячу лоб, похваляясь: мой дар - безусловен, а второй - он не то, чтобы плох, он - меньшой, он ни в чем не виновен.
Так положено мне по уму. Так исполнено будет судьбою. Только вот что. Когда я умру, страшно думать, что будет с тобою.
МЕТЕЛЬ
ОЖИДАНИЕ ЕЛКИ
Благоволите, сестра и сестра, дочери Елизавета и Анна, не шелохнуться! О, как еще рано, как неподвижен канун волшебства! Елизавета и Анна, ни-ни, не понукайте мгновенья, покуда медленный бег неизбежного чуда сам не настигнет крыла беготни.
Близится тройки трехглавая тень, Пущий минует сугробы и льдины. Елизавета и Анна, едины миг предвкушенья и возраст детей.
Смилуйся, немилосердная мать! Зверь добродушный, пришелец желанный, сжалься над Елизаветой и Анной, выкажи вечнозеленую масть.