Сборник
Шрифт:
Алькад смеялся. Бено оглядывался и шипел:
— Отец Пафнути-и-й!
— …нечестивцах, — не моргнув глазом, продолжал священник, — кто эдаким уродился!
Джер слушал внимательно. Подливал и подливал еще пива в бездонную кружку Пафнутия.
— А что ты вообще знаешь об оборотнях, святой отец?
— Много, сын мой, много чего, — снисходительно говорил Пафнутий, меряя изрядно косящим глазом глубину благословенного напитка. — Вот знаешь ли ты, как становятся оборотнем?
— А ты нас обучи, старик! — веселился Алькад.
Пафнутий послушно принялся загибать
— Есть оборотни ложные и есть оборотни истинные. Ложными становятся по умыслу злому или по глупости своей. В случае первом порча насылается колдуном или ведьмой, и святая церковь может спасти несчастного и наказать измыслившего колдовство. Ежели кто из молодых-ретивых, глупых-нерадивых, прознав колдовское заклинание, желает его испробовать (ну там, в полночь перекинуться через пень с семью ножами) — наше дело вразумить и наставить душу заблудшую…
— Видели мы, как вы их тут… вразумляете! — за-метил Алькад.
— …однако ж страшнее всего оборотень истинный, в котором оборотничество от природы заложено. Не поможет ему ни святая вода, ни молитва, не жизнь благочестивая. Рано или поздно — но возьмет свое поганая кровь. Только костер может стать отпущением…
Малыш Мартин молча, одну за другой опустошал кружки. Вот устроить бы им состязание со святым отцом — еще неизвестно, кто выиграет, прикидывал Алькад лениво. Было ему весело и пьяно.
— Но ежели родители спохватятся вовремя, и хоть побоятся обратиться за помощью к церкви, но повесят на шею дитю-оборотню, пока не вошел тот в полную силу (а еще лучше — в самой колыбели), оберег с серебра да с освященных в семи водах и семи огнях камней со святой горы великомученика Матвея Медвежьего… то сила оборотня будет скована тем ожерельем, точно капканом. И пока не снимется то ожерелье, оборотень и сам может не знать о своем проклятии…
Он бубнил и бубнил и не видел, как начал прислушиваться к его бормотанью Бено, как вспыхнули волчьим огнем глаза подавшегося через стол Джера. Джер начал подыматься, и раньше его вскочил ошеломленный южанин, и Бено растерянно тер лоб широкой ладонью. А в прояснившихся покрасневших глазах капитана мелькнуло понимание — и мука…
— Ну что, Бено, Бено-ловкач, — сказал Джер, и белые зубы его сверкнули не в усмешке — в оскале, — повезло тебе сегодня! Ты поймал великого оборотня! Оборотня из оборотней!
Дверь выбивать не пришлось — Кидж-Кайя вообще никогда не запиралась. Когда в ее комнату ввалилась возбужденные солдаты, она рывком села на постели: сбитые простыни, сонное, чуть опухшее лицо, на котором недоумение сменялось пониманием… Осторожно положила рядом с собой меч, который выхватила привычно из висящей на спинке кровати перевязи.
И улыбнулась — как всегда кривовато.
Солдаты стояли у двери, не зная, что и как сказать или сделать, а Кидж-Кайя, мастер-скрад, Ловец оборотней, Великий Оборотень, сидела на кровати, сложив на голых коленях сильные руки, и молча ждала.
— Свят-свят-свят… — бормотал не протрезвевший Пафнутий, и непонятно было, что он имеет в виду: то ли колдовское ожерелье, то ли неприкрытую наготу женскую.
Кидж-Кайя поймала взгляд капитана и улыбнулась криво:
— Извини.
Малыш Мартин опустил глаза. Буркнул-скомандовал священнику выйти — снаружи дверь молитвой подпирать. Кидж-Кайя медленно и гибко поднялась. Усмехнулась, заметив некоторое шевеление среди стражников. Непринужденно прошла от кровати к окну, вспрыгнула в проем. Встала, поглядывая то на них, то на светлеющее небо.
— Ну что, Бено, — спросила с хрипловатой насмешкой, — станешь теперь первым Ловцом в округе, а? Какая слава, Бено, какая слава! Помнишь, когда следует брать оборотня? Заговоренной сетью — и в клетку, Бено, в клетку, пока он еще слаб и бессилен. А я уже проснулась…
— Все равно ты не сможешь уйти, — сорвавшийся голос прозвучал как-то неубедительно даже для него самого, и Бено откашлялся.
Она кивнула.
— Конечно, Бено, куда ж я теперь пойду…
Повернула голову и открыто улыбнулась горящим глазам лесника.
— Ну что, Джер, Джеро-волчонок, Джер-волк… Ты ведь пришел в город убить меня? Тебе это удалось. Счастлив?
Он с великим усилием опустил ресницы и сказал — так тихо, что услышала лишь Кидж-Кайя да стоявший рядом капитан:
— Ты не знаешь, что это такое — когда на твой зов всегда приходят волки. Просто волки. Только волки.
Кидж-Кайя с мгновение смотрела на него сверху, потом кивнула:
— Зато ты не знаешь, какая мука — не быть тем, кем ты можешь стать.
Ее взгляд скользнул по Бено, по глядящему в пол капитану. Остановился на серьезном — впервые она видела его таким серьезным! — Алькаде Бен-Али. Кидж-Кайя улыбнулась ему с неожиданной симпатией.
— Не ищи ее, парень. Ее просто нет. Давно нет.
— Что? Чего нет? — спросил Алькад испуганно.
— Земли оборотней. Там теперь лишь море и небо. Иначе почему бы мы оставались здесь?
Она помолчала и сказала — сразу всем:
— И знаете, я — рада.
Восток светлел. Кидж-Кайя повернула голову, профиль и тело обрисовало тонкой золотой линией. Руки ее, привычно поглаживающие гайтан, сомкнулись, напряглись…
— Не давайте ей! — завопил Бено, кидаясь вперед, но Малыш Мартин схватил, смял его медвежьей хваткой. Кидж-Кайя благодарно кивнула капитану. Ссыпала с ладони за окно порванные звенья. Потерла шею со следами десятилетних отметин и вновь повернулась навстречу солнцу.
— Да не давайте же ей!.. — простонал Бено.
Но Кидж-Кайя уже шагнула вперед — так просто, будто вышла в другую комнату. С мгновение все стояли неподвижно, потом кинулись к окну, сталкиваясь и мешая.
…Конечно, она разбилась. Она падала — так невыносимо медленно и так бесконечно быстро. И руки, распахнутые крыльями, не могли задержать это падение, потому что не были и не могли превратиться в крылья настоящие, и ветер не свистел, а ревел в ушах, пропуская сквозь себя изогнутое, стремящееся ввысь тело… и следом летел вой — тоскливый вой волка, так и не дождавшейся своей подруги… А потом она упала и подпрыгнула на камнях — как мячик, как упущенный детьми мячик.