Сборник
Шрифт:
Среда 20 — Сильный ветер. С миндаля осыпаются цветы. Ловим их на лету в опрокинутые зонты. Один лепесток приклеивается ко лбу. Не смахнул его. Буддийские монахи отдают лепесткам последние почести. Как нужно преуспеть в смирении самолюбия и гордыни с тем, чтобы научиться уважать жизнь другого существа. Все вокруг говорит о единстве вселенной, и о том, что каждая вещь в Творении равноправна. Одним дан — голос. Они общаются при помощи звуков и слов. Другие беседуют посредством цвета и аромата. Жизнь — это дыхание даже крохотного листка на дереве. Надо научиться понимать страдание цветка и распознавать в его аромате приветливое слово. Восток — это не только географическое пространство. Он потайная дверь в наше сознание. В мире, восходящем по вертикали, он — круг, который находит на другой в смещающихся плоскостях. Смещенная плоскость Востока — это благосклонное внимание к трепету одного-единственного лепестка и отказ от желаний.
Понедельник 25 — Вечер. Едем на машине с Джанни. Костры в честь Св. Иосифа. Девочка-подросток одна в поле — молится возле пляшущего огонька. Просит святого даровать ей большие груди. Девочки неизменно просят об этом в наших горах.
Среда 27 —
Воскресение 31 — Снег повалил редкими хлопьями. Герань укрыли под полиэтиленовой пленкой. Жаль цветущих деревьев. Держу зонт над персиковым саженцем, всего лишь месяц, как мы его посадили. Не пойму — то ли еще осыпаются лепестки цветущего миндаля, то ли снег падает. Лора окутывает тюльпаны газетной бумагой. Едва мы устроились у камина, она вдруг забеспокоилась — бесконечные газетные сообщения о повсеместных войнах могут повредить цветам. Бросается в сад и срывает с тюльпанов газетные страницы. Ночью взволнованно шепчет: Все время перед глазами березовая роща и собака, гоняющаяся за бабочками. Я совсем маленькая, а мама, молодая, смеется на опушке леса. На террасе перед застекленной входной дверью снег уже сгребли в огромный сугроб. Получилась двухметровая пирамида. Который уже день часами обозреваю ее в компании придворных дам, сошедших со страниц великой Сэй Сенагоны. Иногда знатные дамы заходят ко мне в гости. Чаще — я гощу у них и их правительницы. В тысячном году она повелела построить в саду императорского дворца снежную пирамиду. Сегодня близ Уфулиано я обнаружил одно из многих древних русел Мареккьи. По-видимому, тысячелетия назад в результате частичного подъема Монтефельтро один из речных рукавов бесповоротно ушел из долины. В настоящее время по краям оврага — галечные и иловые отложения, оплетенные корнями деревьев и кустарника. Плоская, как камбала, речная галька острым концом указывает на Сан-Марино. Направление, существовавшее до катастрофической подвижки. Речная галька неизменно указывает движение потока.
Снег осыпается на листву, на оперение птицы, бьющейся об стекло. Потрескивают столы и стулья в доме, будто полевки грызут зимнее зерно.
Апрель
По прихоти сновидений
Четверг 4 — Утром на миндальные деревья лег туман. Сад занавесила мокрая кисея. Джанни предлагает сбежать от тумана в горы. На одну из вершин, убеждал он, временами прилетает ветер из Африки. Долго, с зажженными фарами, поднимаемся по серпантину в Миратойо. Мир наконец становится зримым. Вскоре появился «Палаццаччо» — куча беспризорных хижин. Устраиваем привал на серых камнях. Теплой волной налетает ласковый ветерок. Джанни показывает расщелину в горном хребте. Через нее входит африканский ветер, — объясняет он со сдержанным восхищением. Приятно чувствовать слабое дыхание рожденного в песках Сахары ветра. Закрываю глаза и дышу воздухом, которым дышал Ганнибал. Ближе к вечеру мое внимание привлекла обветшалая дверь. На досках остатки зеленой краски. Ярко поблескивают от сырости. Слои осыпавшейся эмали — доказательство хода времени. Припомнилась другая старая дверь в Сеговии. Мы поднимались крутой улочкой от арабской крепости в центр города. В стене на полпути дверца, за которой обычно скрывается крохотный внутренний сад. Дощатый прямоугольник иссечен дождями и безжалостным солнцем Испании. По всей Эстремадуре его лучи отполировали черные хребты башен и четкие силуэты дубов. С нежностью вглядываюсь в шрамы на старых досках, на изъязвленные ржавчиной жестяные заплатки. Передо мной история крестьянской жизни. Чувствую прикосновение рук, некогда отворявших шаткую преграду. Будто встретил своих — деда и бабушку. За домом стоят вряд высоченные черенки для мотыги и грабель. Дерево до блеска отполировано ладонью. Я вдруг понял — восхищение архитектурными шедеврами Сеговии всего лишь дань уважения. Они не мои. Вряд ли я прямой наследник этих шедевров.
Кошки выходят из дома погреться на солнце.
Пылинки играют в лучах, иногда мне слышно —
зовут девочку с ведерком воды.
Пятница 19 — Приехал Борис Заборов — знаменитый русский художник, уже пятнадцать лет живущий в Париже. С ним его жена. В его памяти хранится великое множество старых фотографий. Иногда руки чинно лежат на коленях, иногда локоть опирается о столик, на котором вечная ваза с цветами. Время экспозиции зафиксировано в позах и глазах людей. Растерянно глядят они на зрителя сквозь пелену времен. Хочется помочь им. Отскоблить желтоватый налет. Возвратить лицам четкость. Увидеть отошедший в прошлое мир. В Париже я побывал в крошечной мастерской Заборова. На мгновение почудилось — мы в Москве. Борис работал над большим полотном — девочка верхом на собаке. В мастерской, где свалена в кучу масса покрытых пылью предметов, движется лишь рука мастера. На громадном каштане за окном расположилась птичья стая. Рыжий кот притаился за коньком черепичной крыши. Но мастер не даст птиц в обиду.
Воскресенье 21 — Вчера разболелся правый локоть. Пробую опереться на деревянный подлокотник — сильно жжет. В полдень снял пиджак и закатал рукав рубашки взглянуть, в чем дело. Кажется, отрывается одна из моих родинок. С родинками шутки плохи. Звоню врачу. Нет дома. Тем временем пришел столяр, и я показал ему почерневшую родинку. Это клещ, сказал столяр, и тут же вытащил его пинцетом, которым моя жена подправляет брови.
Понедельник 22 — Посещал сельские церкви. Самое интересное в них — исповедальни. Устроены в виде ширмы с прямоугольным
Пятница 26 — В огороде у Лизео проклюнулись клейкие листочки. Сам он сидит в плетеном кресле и любуется грядкой, едва тронутой зеленой рябью. Он признается мне, что смотрел кино лишь один раз в жизни. На площади в Пеннабилли. Однако самое сильное впечатление он испытал в 1911-ом году. Маленьким ребенком он гулял по полю и вдруг, откуда не возьмись, в небе возникло «страшное знамение». Оно было продолговатое, овальной формы. В деревне все перетрусили. Кто-то ударил в колокол. Вот он — конец света. Прибежал сын Уникетты. Тот самый, который работает на почте. Объяснил, что это называется «дирижаблем».
Вторник 30 — Вчера вечером заходили Ринальдо и Карла. Они только что вернулись из длительного путешествия по Китаю — с рюкзаком за плечами. В их глазах до сих пор изумление. Особенно у Карлы — она переживает происшествие, случившееся с ней где-то на юге Китая. Они остановились в деревне, жители которой кормятся с туристов. Кому починят обувь, кому залатают платье. Однажды после обеда сопровождающий их гид решил повести Ринальдо и Карлу с группой прибывших туристов в буддийский монастырь, расположенный на вершине горы, опоясывающей долину. Карла не решилась преодолеть бесконечный подъем по лестнице, ведущей к воротам монастыря, и гид предложил ей дожидаться остальных в маленьком гроте на берегу реки. Карла вошла под прохладные своды и оказалась в обществе двух китайцев — мужа и жены. Супруги возвращались домой из соседней деревни. Карле захотелось сфотографировать вид с обрыва. Для панорамной съемки надо было просунуть голову в узкую щель над стеной — по правую сторону от входа в пещеру. Пытаясь втянуть голову обратно, Карла зацепила сережкой за торчащий из расщелины корешок. Жемчужина выпала и скатилась в воду. Река в этом месте была глубиной не более метра. Китаец заметил беду. Сей же час сбросил кеды, закатал брюки, соскочил в реку, достал со дна жемчужину и вручил законной владелице. Ошеломленная Карла поблагодарила китайца за изысканную восточную любезность. Позже гид поведал ей о том, что в прежние времена в гроте обитал удивительный дракон — хранитель большой жемчужины. В ней отражалось сияние серебра и таинственный блеск перламутра. Жители окрестных деревень приходили полюбоваться чудесной жемчужиной. Однажды рыбак похитил драгоценность и увез в открытое море. Но вдали от своего грота и без присмотра дракона жемчужина потеряла блеск. Она потускнела и погасла. Видя это, рыбак принес жемчужину в грот, где к ней сразу вернулись волшебные свойства. С тех пор это место зовется — Грот возвращенной жемчужины. Китайская легенда и случай с серьгой серьезно озадачили Карлу. Она спросила меня, нет ли здесь тайной связи. Вчера вечером мы повторили «иллюминацию» петербургского писателя и садовода второй половины XVIII века Болотова. Наловили светлячков и в саду, и в пойме Мареккьи. Потом принесли угасших жуков-светлячков и разбросали их в траве лужайки на склоне горы. С наступлением сумерек поляна засверкала тысячами огней, светящихся, как бриллианты.
Май
Смеющиеся лепестки роз
Понедельник 6 — Вместе с Сальваторе Джанелла вновь побывал в уникальной крепости XV века, построенной в виде черепахи архитектором Франческо ди Джорджо Мартини. В ее лабиринтах Паскуале Ротонди укрыл от немецких мародеров и разрушительных бомбардировок англо-американских союзников. великое множество картин мастеров итальянского Возрождения. Хитроумный план удался на славу. Ротонди был моим преподавателем в Урбино. Я часто вспоминаю его. Однажды я увидел Ротонди из окна верхнего этажа Университета. Летний вечер. Сверху профессор выглядит совсем маленьким. Шествует строго по прямой линии — отделяющей краснокирпичную мостовую перед Палаццо Дукале от белого квадрата Университетской площади. Кажется, он шагает, опираясь только на пятки. Возможно, ему нравится представлять себя заправским канатоходцем. Неожиданно резко и нескладно, будто сорвавшись с проволоки, он поворачивает к входу в Палаццо Дукале.
Четверг 9 — Я люблю бывать на развалинах заброшенных храмов. Воздух настоян на диких травах. Они растут по своей воле там, где встарь собирались толпы повергнутых в трепет прихожан. Все хотят исповедоваться. Хоть тысячу раз. Нашептывать о своих прегрешениях сквозь ржавые отверстия в решетке исповедальни. Проливные дожди и грозы подточили кровлю. Она обвалилась. Люди покинули святое место. Только трое — два брата и сестра — продолжали ходить в эту церковь. Истово молились, стоя по колено в крапиве. Двоих уже нет в живых. Третий приходит сюда только в непогоду. Шум дождевых струй, стекающих с зонта, напоминает человеческие голоса, и вроде не чувствуешь себя таким одиноким. Стою молча. Будто жду кого-то. Позавчера рядом со мной оказалась ссыльная княгиня — Багратиони. В 22-ом коммунисты превратили ее в беженку. Как и тогда, в руке у нее пухлый саквояж, битком набитый фотокарточками. Воспоминания юности — это единственное, что еще может ее утешить. Среди заросших травой руин мы вместе рассматриваем свидетельства ее придворного прошлого. Долгие путешествия в карете по Европе. В особенности — Мариенбад. Это царь — рядом с отцом, а это сестры. Они часто останавливались в Мариенбаде. На прощание мы расцеловались, как брат и сестра. Она ушла — ее ждал сибирский лагерь.