Сцены из провинциальной жизни
Шрифт:
— Они ввели в школах уроки атеизма, где детей заставляют плевать на Спасителя, — гремит он. — Можете в это поверить? А тех несчастных детей, которые не отступаются от своей веры, отправляют в жуткие лагеря в Сибири. Вот реальность коммунизма, который имеет наглость называть себя религией Человека.
От мистера Велана они слышат новости о России, от брата Отто узнают о преследовании верующих в Китае. Брат Отто не похож на мистера Велана: он спокойный, легко краснеет, и его нужно уговаривать, чтобы он рассказал какие-нибудь истории. Но его истории более достоверны, так как он действительно
— Да, я видел это своими собственными глазами, — говорит он на своем запинающемся английском. — Видел людей, запертых в крошечных камерах, — их было так много, что они не могли дышать и умирали. Я видел это своими глазами.
Китаец Чинг-Чонг — так называют мальчики брата Отто у него за спиной. Для них то, что рассказывает брат Отто о Китае или мистер Велан о России, не более реально, чем Ян ван Рибек и Великий Трек. Вообще-то, Ян ван Рибек и Великий Трек входят в программу шестого класса, а коммунизм — нет, поэтому то, что происходит в Китае и России, можно игнорировать. Китай и Россия — просто предлоги разговорить брата Отто и мистера Велана.
Что до него, то он в смятении. Он знает, что рассказы учителей, ложь (коммунисты хорошие, с какой стати им вести себя так жестоко?), но у него нет доказательств. Он негодует, что приходится сидеть и слушать их, но он достаточно благоразумен, чтобы не возражать. Он сам читал «Кейп таймс», он знает, что случается с теми, кто сочувствует коммунистам. У него нет желания, чтобы его осудили как сочувствующего и подвергли остракизму.
Хотя мистер Велан вовсе не горит желанием преподавать Писание тем ученикам, которые не католики, он не может совсем игнорировать Евангелие.
«Ударившему тебя по щеке подставь и другую», — читает он из Евангелия от Луки. — Что имеет в виду Иисус? Имеет ли он в виду, что мы должны отказаться от того, чтобы постоять за себя? Имеет ли он в виду, что мы должны быть размазнями? Конечно, нет. Но если к вам подойдет задира и станет лезть в драку, Иисус говорит: «Не дайте себя спровоцировать». Есть лучшие способы разрешить конфликт, чем драка.
«Ибо, кто имеет, тому дано будет; а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь». Что имеет в виду Иисус? Хочет ли он сказать, что единственный способ получить спасение — раздать все, что у нас есть? Нет. Если бы Иисус имел в виду, что мы должны ходить в лохмотьях, он бы так и сказал. Иисус говорит иносказательно. Он говорит, что те из нас, кто истинно верует, будут вознаграждены, попав в рай, тогда как те, в ком нет веры, в наказание будут вечно страдать в аду.
Интересно, совпадает ли мистер Велан с братьями — особенно с братом Одило, который является казначеем и собирает плату за обучение, — когда проповедует подобные доктрины тем ученикам, которые не католики. Мистер Велан, мирянин, определенно верит, что тот, кто не католик — язычник, Богом проклятый, — тогда как сами братья, по-видимому, абсолютно терпимы.
Его сопротивление урокам Евангелия мистера Велана глубинно. Он уверен, что мистер Велан понятия не имеет, что на самом деле означают иносказания Иисуса. Хотя сам он атеист и всегда им был, он чувствует, что понимает Христа лучше, чем мистер Велан. Ему не особенно нравится Христос — Христос слишком легко впадает в ярость, — но он готов с этим примириться. По крайней мере Христос не притворялся Богом и умер прежде, чем смог стать отцом. В этом сила Христа, вот каким образом Христос удерживает свою власть.
Но есть одно место в Евангелии от Луки, которое он не любит слушать. Когда доходят до этого места, он цепенеет и затыкает уши. Женщины приходят к гробнице, чтобы умастить тело Христа. Христа там нет. Вместо него они видят двух ангелов. «Что вы ищете живого между мертвыми? — говорят ангелы. — Его нет здесь: Он воскрес». Если он не будет затыкать уши и услышит эти слова, ему придется забраться с ногами на сиденье, кричать и танцевать от ликования. Он бы навсегда сделал себя посмешищем.
Мистер Велан вряд ли желает ему плохого. И тем не менее самая высокая оценка, которую он получает на экзаменах по английскому, — семьдесят. С такой оценкой он не может быть первым в классе по английскому: любимчики учителя с легкостью его обходят. Неважно у него и с историей и с географией, которые наскучили ему как никогда. Высокие оценки у него только по математике и латыни, и это позволяет приблизиться к началу списка, обогнав Оливера Мэттера, швейцарца, который был самым умным в классе, пока не появился он.
Теперь, когда в лице Оливера он столкнулся с достойным противником, его старая клятва всегда приносить домой табель лучшего ученика в классе становится вопросом чести. Он ничего не говорит об этом матери, но готовится к тому дню, который вряд ли переживет, — дню, когда ему придется сказать ей, что он второй.
Оливер Мэттер кроткий, улыбчивый круглолицый мальчик, который, судя по всему, не имеет ничего против того, чтобы быть вторым. Каждый день они с Оливером состязаются в соревновании, которое устраивает брат Габриель: он выстраивает мальчиков и ходит взад и вперед вдоль их ряда, задавая вопросы, на которые нужно ответить в течение пяти секунд, и отсылая того, кто не ответил, в конец. В конце концов в начале ряда всегда остаются или он, или Оливер.
А потом Оливер перестает ходить в школу. Проходит месяц безо всяких объяснений, затем брат Габриель делает объявление. Оливер в больнице, у него лейкемия, и все должны за него молиться. Склонив головы, мальчики молятся. Поскольку он не верит в Бога, то не молится, просто шевелит губами. Он думает: все решат, что я желаю Оливеру смерти, чтобы стать первым в классе.
Оливер так и не возвращается в школу. Умирает в больнице. Мальчики-католики присутствуют на особой мессе за упокой его души.
Угроза исчезла. Ему легче дышится, но былая радость от того, что он первый, померкла.
17
Жизнь в Кейптауне менее разнообразна, чем в Вустере, особенно во время уик-эндов, когда нечего делать — только читать «Ридерз дайджест», слушать радио или бросать крикетный мяч. Он больше не ездит на велосипеде: в Пламстеде нет ничего интересного, только дома, которые тянутся на целые мили в любом направлении, кроме того, «Смитс», который походит на детский велосипед, стал для него уже мал.