Сцены из жизни Максима Грека
Шрифт:
Слово взял Власий:
— Согласно сочинениям латинян, как известно тебе, святой отец, прах Адама перенесен был в Хеврон, [77] в двойную пещеру, где погребены Авраам и другие патриархи.
— Так пишут латиняне, Власий, — отозвался Максим, — поскольку следуют они иудейским книгам, но мы, православные, не должны им доверять. Они внесли большую путаницу в Священное писание, примешали туда идолопоклонничество и ереси, а теперь прислушиваются даже к магам и астрологам.
77
Хеврон — один из древнейших городов южной Палестины. В пещере Хеврона были погребены патриархи (Книга Бытие, XXIII, XXV, XLIX).
— Ты
— Да, — подтвердил монах. — Но, на свою беду, меры они не знают, добродетель приносят в жертву знанию, истинную веру — гордыне. Они пошли не по тому пути, что указал господь, и горе их в том, что полезным наукам подчинили они более высокие, божественные.
Философы еще продолжали беседовать, когда в поздний час вернулся из дворца Вассиан. Не так давно он переселился из Симонова монастыря, [78] что неподалеку от Москвы, в Кремль, в Чудов монастырь, где жил Максим.
78
Симонов монастырь — основан учеником Сергия Радонежского Феодором в 1370 г. на левом берегу Москвы-реки.
— Проходя мимо, услыхал я, что вы ведете ученую беседу, и подумал, что и мне, темному, не худо просветиться, — войдя в келью, сказал он. — Мне нужен твой совет, Максим, в одном важном деле.
— С радостью сделаю, что в моих силах, — ответствовал святогорец.
— Мы позвали мастеров в Симонов монастырь расписать храм, — начал Вассиан. — Святой игумен поручил мне, несведущему, проследить за работами и решить, что где изобразить. Где разместить главные притчи, разумеется, известно. Старый иконостас мы уже заменили новым, большим, с пятью рядами. Он возносится до самой кровли. Некоторые сцены из священной истории, что были прежде на куполе и сводах, будут теперь на иконах. На стенах же остается много свободного места. Наставил меня господь, и я поручил мастерам написать в притворе два пророческих видения, повествующие о наших монашеских грехах: небесную лествицу и видение Евлогия. [79] А в среднем нефе, на большом своде, просил изобразить Слепца и Хромца, [80] коих Христос поставил охранять свой сад, а они, неразумные, его разграбили. Не знаю, правильно ли я сделал.
79
Евлогий (570–608) — патриарх Александрийский. Известен своей борьбой с евтихианской ересью. Сюжет видения Евлогия использовался в данном случае для порицания стяжательства.
80
…просил изобразить Слепца и Хромца… — имеется в виду евангельская притча о человеке (Евангелие от Матфея, XXI–XXXIII, 42). В этой притче, как и в предыдущем сюжете, отражена тема общественной борьбы с притязаниями монастырей на право владения богатствами. Под видом Слепца и Хромца представлены духовные пастыри, расхищающие «сад Христов».
— Весьма правильно, — отвечал Максим. — Видения и притчу поместил ты на каноническом месте. Они поучительны и важны.
— Но в северном нефе на своде есть еще место, — сказал Вассиан. — Мне хотелось бы найти притчи, повествующие о нынешних грехах, и тех, кто не хочет стать на путь истинный, пусть жжет священным своим огнем божественная живопись!
После некоторого раздумья Максим сказал:
— Поручи мастерам изобразить, как Христос прогнал из отчего дома тех, что торгуют в священном храме. Пускай нарисуют храм Соломонов. Туда вступает господь, объятый священным гневом, с бичом в руке. И в страхе удирают оттуда люди, переворачивая столы, сундуки с монетами и весами. В толпе — перепуганные лошади, быки, овцы. Суматоха великая. Позади господа его ученики, озадаченные, удивленные. А внизу пусть мастера напишут: «Дом Мой есть
Лицо Вассиана озарилось радостью.
— Да благословит тебя бог, Максим, — сказал он, — назови мне еще одну священную притчу для южного нефа.
Максим задумался…
Архимандрит Иона лежал на лавке. Перед ним на коленях стоял Афанасий, молодой хилый монашек, грек, которого привезли из Ново-Спасского монастыря и определили прислуживать Максиму, стирать белье, подавать еду, прибирать келью.
— И назвал? — сердито спросил его Иона.
— И назвал ему еще две священные притчи, святой игумен, — испуганно отвечал Афанасий.
— Какие?
— Одну я не слыхал, меня за водой послали.
— Олух, нечего было ходить. Но раз вышел из кельи, должен был притаиться за дверью и послушать, что говорят, — гневно сказал Иона. — А вторая притча какая?
— Господь призывает Матфея, собирающего пошлину.
— Сроду не слыхал ничего подобного, — удивился Иона. — А ты помнишь, как святогорец ее растолковывал?
— Помню, — ответил Афанасий. — С одной стороны мытарь Матфей, перед ним стол, на столе много монет и разные описи, а рядом на полу весы и лари с деньгами. С другой стороны господь; он благословляет мытаря и говорит: «Следуй за Мною!»
Иона вскочил с лавки.
— Поганец! Кажется, понимаю, куда он клонит… А что дальше?
— Матфей бросает свое добро, протягивает обе руки господу и следует за ним.
— Будет и надпись?
— Будет, святой игумен.
— Какая?
— «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое…» — испуганно проговорил Афанасий.
— Змий он! — прервав его, закричал архимандрит. — Не монах, а сущий дьявол. И приехал он к нам, чтобы запалить пожар; сожжет он монастыри наши…
ГРЕКИ
Как-то в полдень один из помощников Максима, Михаил Медоварцев, [81] вбежал взволнованный в келью. С трудом переведя дух, он сказал:
— Пышная свита приближается ко дворцу. Говорят, везут из Калуги старого князя Малого. Государь потребовал его к себе.
Голодные и усталые монахи, с утра корпевшие над рукописями, сразу вскочили на ноги. Только Максим, не знавший еще, какие истории связаны с тем или другим именем, продолжал сидеть, с удивлением глядя вслед монахам, устремившимся на улицу. Его изумил брат Димитрий, самый старший из них, который бросил на стол славянскую Псалтырь, отпихнул скамеечку для ног и, забыв прихватить посох, бросился вслед за товарищами. Тут с места поднялся и Максим.
81
Михаил Медоварцев — писец-каллиграф, сотрудничавший с Максимом Греком и подвергнутый вместе с ним суду. Работал в монастыре Николы Старого в Китай-городе.
Ему не пришлось идти далеко. Его помощники, столпившись в монастырских воротах, вместе с другими монахами смотрели на приближающуюся процессию. Впереди всех ехал верхом боярин, необыкновенно торжественный и важный. За ним в окружении ратников из охраны великого князя медленно двигался крытый возок, отделанный золотистым бархатом и запряженный тройкой лошадей в богатой упряжи.
Миновав монастырь, процессия направилась ко дворцу. Следом, как обычно, бежала чернь. Всадники остановились посреди широкого двора. Возок подкатил к самому парадному крыльцу. Два молодых боярина, успевших уже спрыгнуть с коней, открыли дверцу. И тогда показался князь Юрий Малой.
Это был седовласый старик, маленький, щуплый, в просторном расшитом кафтане и высокой шапке. Выходя, он пригнулся и выставил ногу, чтобы нащупать верхнюю ступеньку. Но короткая ножка повисла в воздухе. Тогда два боярина, подав князю руки, помогли ему выйти из возка. Тут на крыльце появилось четверо слуг. Они спустились по лестнице, неся широкое кресло, усадили в него старого князя. И, высоко подняв кресло на двух толстых красных палках, понесли его во дворец.
— Слава всевышнему! — сказал Димитрий, стоявший возле Максима. — Видно, на то воля божья. Остыл гнев у государя нашего, раз он с такими почестями князя принимает. Да святится имя господне!