Сцены из жизни Максима Грека
Шрифт:
Николай и раньше знал этого историка. Читал его хроники, исторические, астрономические сочинения, страстную полемику с Паламой [18] и противником последнего, монахом Варлаамом [19] . Знал, что во имя политических страстей, а иногда ради красного словца он легко жертвует истиной. Григора писал свои сочинения, точно распевал церковные гимны. Подбирал такие звуки, чтобы не нарушить гармонию и создать красивый кондак [20] , а об истине не заботился. Полюбуйтесь, как он расписывает эту глушь! Ад превращает в рай.
18
Палама
19
Варлаам (ум. в 1348 г.) — византийский монах, знаток древней философии. Известен своей полемикой с исихастами. Впоследствии перешел в католицизм.
20
Кондак — группа церковных песнопений, особенность которых в том, что каждый из них содержит в себе тему всей службы в честь празднуемого события или святого.
Когда Николай стоял на галерее, ему пришла в голову мысль переписать этот отрывок и напечатать его в Венеции. Повести забываются, география живет века. То, что Григора описал Святую Гору, — промысл божий. По этому описанию сможет читатель судить и о другом. Если в здешнем аду Григора видел то, о чем повествует, если летом и зимой слышал мелодии пернатых, в то время как даже медведи не решаются высунуть морду из берлоги, — что ж, прекрасно. Раз скалы у него — соловьи, то афонские братья уж верно святые.
Николай опять скрылся в келье. Он согрелся, приободрился. И, сев верхом на сундук, так решительно схватил перо, точно это было копье.
Странный разговор завязался между историком и писцом.
Григора писал:
«…нет там женщин и ничего такого, что вводит нас в искушение, нет дорогих украшений и тому подобного, разжигающего страсти ехидны…»
— Как же! — издевался над ним писец. — А что говорит по этому поводу император Алексей? [21] Что творилось здесь в годы его правления?.. А это ты помнишь, а вот это? — И он с наслаждением рассыпался в насмешках.
21
Алексей I. Комнин (1081–1118) — византийский император, основатель династии Комнинов. При нем было нарушено правило, запрещавшее женщинам посещать Афон.
Долго еще разглагольствовал Николай. Сгоряча переходил на крик. Переписывал и во весь голос спорил с Григорой, точно тот сидел перед ним. На каждом слове уличал его во лжи.
Далее в рукописи говорилось, что на Афоне нет ни рабов, ни господ.
— Мне, несчастный, морочишь ты голову? — негодовал писец. — За кого ты меня принимаешь?.. Да я сам приехал сюда и такое увидел! Много повидал, на всю жизнь хватит. — И он выкладывал то, что видел своими глазами.
Порой он вскакивал на ноги и размахивал руками, бранился с рукописью, как с живым человеком. Иногда, внезапно прервав речь, разражался смехом.
— Вот так сходят с ума в нашей корпорации! — твердил Николай.
Посмеявшись вдоволь и переведя дух, он опять садился верхом на сундук, своего коня. Такие уж люди писцы. В Венеции, толкуя фразу, состоящую из одного слова, два превосходных филолога, Иоанн Разумный и Иоанн Каллиграф, спорили до полуночи и с тех пор, вот уже восемнадцать лет, не обменялись
…Долго тянулась эта странная беседа. Писец потешался, выходил из себя, возвышал голос. Крики слышны были во дворе, — монахи всполошились. Игумен не знал, что делать, — наконец приказал покадить.
Самое разумное было бы выставить из монастыря этого латина. Но Николая не прогнали. Непогода продержалась еще несколько дней, и потому монахам и писцу поневоле пришлось проявить великодушие, — они вместе отпраздновали пасхальное воскресенье.
Это была, как мы уже сказали, пасха 1516 года.
Как только улеглась буря, писец покинул монастырь. Миновав ворота, он бросил камешек, который сжимал в кулаке. Камешек, выкрашенный чернилами. Другой такой же лежал у него в мешке. Он бросит его послезавтра, когда, направляясь в Салоники, распростится с афонскими монастырями.
Сейчас Николай держал путь в Карею [22] . Там он оставил свои вещи. Там рассчитывал найти возчика.
Был третий день пасхи, теплый, весенний. Кончились ночные бдения, пост, и монахи стали приветливей, оживленней. Они опечалились, узнав, что он собирается уезжать. Даже молчаливый старик библиотекарь, ученый из Константинополя, не переваривавший других ученых, и православных, и католиков, с улыбкой пожелал ему доброго пути и пригласил снова приехать на Святую Гору.
22
Карея — центр Афона, резиденция монашеского управления.
А когда верхом на муле писец поравнялся с последними строениями Кареи, кто-то его окликнул:
— Кир Николай!
Обернувшись, он увидел Стридаса из Ватопедского монастыря.
Молодой красивый послушник, без клобука, с пышными кудрявыми волосами — вылитый святой Пантелеймон [23] — стоял на пороге дома. С удивлением и сочувствием смотрел он на писца.
— Твоя милость еще здесь? — печально покачав головой, проговорил он.
Николай придержал мула. Тон послушника заставил его насторожиться.
23
Святой Пантелеймон — врач IV в., погибший как мученик и причисленный к лику святых. На иконах изображался обычно красивым юношей.
— Не приехал ли отец Максим, сын мой?
Стридас утвердительно кивнул.
— Ах, отец Николай, видно, не суждено было вам повидаться, нет на то воли божьей. Он вернулся из путешествия и опять уехал. Мы посылали за тобой, справлялись, где могли, никто ничего не знал. И сказали старцу, что ты отбыл на родину. Он огорчился.
— Когда он приехал? И когда успел уехать?
— Приехал в великую пятницу, а уехал вчера чуть свет.
— Santa Maria, quale insuccesso! [24] Но я разыщу его. Куда ж он поехал?
24
Матерь божья! Какое невезение! (итал.)
— Очень далеко, сударь. — Стридас устремил взгляд куда-то ввысь. — Очень-очень далеко.
Посмотрел туда и писец и увидел заснеженную горную вершину.
— Старец уехал далеко за ту гору, на которую ты, кир Николай, сейчас смотришь, — со вздохом и не без гордости сказал «святой Пантелеймон». — Если тебе угодно знать, он отправился в Московию. В великое христианское княжество, на Русь. Да поможет ему бог в трудном пути…
Николай стегнул мула. И поехал, погруженный в свои думы. Покинув Афон, он забыл бросить черный камешек, что вез в мешке.