Сцены провинциальной жизни
Шрифт:
— Во всяком случае, так он будет объяснять тебе.
— А в действительности? Ты не знаешь?
— Как с ним можно что-нибудь знать? Мало ли что он наговорит!
— Что, например?
— Я, в общем-то, не уполномочен тебе сообщать.
— И тем не менее сообщи.
— Не хочет ехать один, раньше вас. Он говорит, вы с Робертом нарочно посылаете его вперед, чтобы все трудности легла на его плечи.
— Но мы связаны работой до конца июля.
— Вы сами предупреждали, что будете жить на его счет.
— Какой вздор — мы валяли дурака! Роберт
— Он это принял за чистую монету.
— Ручаюсь, что тут другая причина.
— То есть это связано с его намерением жениться на Миртл?
— Ерунда! Никогда он не женится на Миртл. Чушь собачья!
— Меня он всячески уверяет в этом. А себя уже уверил.
— Ну что же. Стало быть, дело за малым — уверить Миртл.
Стив стрельнул в меня продувным серым глазом.
— Она с ним встречается куда чаще, чем ты полагаешь.
Я слегка опешил.
— Ах, вот оно что!
Наступило короткое молчание. Я промочил горло. Стив, за неимением финансов, тоскливо смотрел на пустой стакан.
— А каким боком все это касается тебя, Стив? Значит ли это, что Том к тебе охладел?
— Охладел? Ты сказал — охладел, Джо? Наоборот! Ужас, честное слово! От него нельзя отойти хотя бы на минуту! Сначала он говорит, что жизнь относит меня от него и это неизбежно, что он не хочет меня связывать — а потом не отпускает от себя ни на шаг! Вчера вечером, например, мне хотелось посидеть дома. Поработать над стихотворением. Я никуда ни с кем не собирался, даю тебе слово. Хотел просто провести вечер дома. Так нет же, он и туда явился. Стал посреди комнаты и заявляет: «Я желаю знать — идешь ты со мной или нет?» Прямо в присутствии моих родителей!
Я мигом вообразил себе это зрелище: Том, бешено выкатив глаза, возвышается посреди комнаты.
— А ты что?
Стив пожал плечами.
— А что — я? Пришлось идти.
— Чудеса! — сказал я.
— Он страшно боится, как бы я ему изменил.
Я не выдержал и расхохотался, хотя видел, что Стив этим уязвлен.
— Как же это увязать с его отъездом в Америку?
— Он рассчитывает, что годика через два-три я приеду к нему.
Опять новости.
— Ну и ну!
— Вот именно! — сказал Стив. — Он, понимаете ли, женится на Миртл и укатит с ней в Америку, а я должен сидеть здесь и хранить ему верность. Целых три года!
У меня дух занялся от этой чудовищной галиматьи.
— Нет, ты только представь себе, Джо!
— Я пытаюсь себе представить, что должно произойти, по его мнению, когда истекут три года и ты нагрянешь в Америку к счастливой чете.
— Так далеко в будущее он, я думаю, не заглядывает.
— Знает, подлец, где остановиться! — Я покосился на Стива, Стив — на меня. Наши взгляды встретились, и мы разом покатились со смеху. Все головы в буфете точно по команде повернулись к нам.
Я посмотрел на часы и понял, что это мой поезд подходит сейчас к платформе.
— Счастливо, Стив! — сказал я. — Выпей еще, тебе полезно!
Я бросил на стойку мелочь, сколько надо на бутылку пива, и оставил его наслаждаться в одиночестве.
Роберту я исправно доложил о новых фокусах Тома, и он заметно встревожился. Я ясно видел, что он сомневается, чтобы Том поехал в Америку на свой страх и риск — по-моему, он уже не очень верил, что Том вообще когда-нибудь уедет в Америку. Мы решили, что отныне займемся собственными делами. У меня виза была на руках; Роберт пока что подал прошение о визе. Вынырнув на несколько часов из обстановки, где мы варились в собственном соку, я получил возможность трезво взглянуть на положение вещей со стороны и ощутить неумолимый ток событий. Стоял июнь месяц.
Мы пообедали в колледже и к тому времени, как вернулись к Роберту, немного отошли. Поговорили о наших книгах — Роберт не проявил должной чуткости, от души посмеявшись над письмом мисс Иксигрек. К вечеру я разоткровенничался и посвятил его в подробности своих сердечных переживаний.
— Лет через десять я горько пожалею, что не женился на ней, — сказал я мрачно.
Роберт не отозвался.
Меня разбирала усталость, и я пустился в унылые разглагольствования о природе совести, суть коих сводилась к тому, что если ты поступил так, как тебе хочется, то обнаруживать задним числом угрызения совести — ханжество.
Я заметил, что Роберт поглядывает на часы. Было начало двенадцатого.
Зазвонил телефон.
Робер пошел ответить. Я взял со стола какую-то книжку. Звонила междугородная. И вызывали меня. Я испугался. Я взял трубку у Роберта из рук, уверенный, что услышу сейчас о каком-то несчастье.
И услышал вдалеке голос Миртл.
— Это ты, Джо?
— Да.
— Это я, Миртл.
— Да-да?
— Зайчик, я завела себе собаку!
— Чего-о?
— Собаку, зайчик. Завела собаку! — Ее голосок звенел от возбуждения. То ли хандра у нее рассеялась, то ли она была под хмельком. — Правда, замечательно?
— Ага. — В первую минуту я подумал, что ослышался — не может быть, чтобы она говорила о собаке. Теперь я просто перестал понимать, что происходит.
— Я говорю: правда, замечательно?
— А я говорю: ага.
В голос Миртл закралась укоризна.
— Что-то я у тебя не слышу особого восторга!
Это было немножко чересчур. Иначе не скажешь.
— Извини, — выдавил я.
Если бы настроение, падая, издавало звуки, я услышал бы на другом конце провода увесистое «шлеп!».
— Я рад, — сказал я, стараясь вложить в эти слова весь восторг, на какой был способен, то есть, честно говоря, всего ничего.
— Это рыжий сеттер!
— Прекрасно.
— По кличке Брайен.
— Брайен. Брай-ен!
— Господи, помилуй нас, грешных!
— Что? Не слышу тебя.
— Я говорю: как поживаешь?
— Хорошо! Все чудесно. Сегодня водила Брайена гулять в парк. Так было весело!
Я не знал, что и сказать. Просто слушал этот голос, этот безоблачно счастливый голосок.