Сцены провинциальной жизни
Шрифт:
— Я обещал, что повезу его во Францию, — сказал Том. И прибавил, сразу выдав себя с головой: — Он обещал, что поедет…
— Эх ты, бедняга!
Том взглянул мне в лицо и не понял, отчего я улыбаюсь. А я улыбался, вспоминая, как этот же Том, в неизреченной своей житейской мудрости, наставлял меня не придавать особого значения тому, что кто обещает.
— Можно бы, конечно, настоять, — сказал он. — Его родители поддержали бы меня.
— Это черт знает что!
— Они заботятся о его будущем, — с упреком
— А куда они едут?
— В Гримсби, — брезгливо сказал Том.
— Уж тут, видимо, пусть он решает сам.
— Совершенно верно. Меньше всего я хочу его связывать. Эту фразу я слышал от них обоих, верно, раз десять. Интересно, почему никто не заикнется о том, что Стива никогда никто не связывал и едва ли свяжет, потому что он считается только с самим собой? Я ограничился тем что спросил:
— А разве его не будут связывать родители?
— Конечно, будут! Он делает большую глупость. Так-то так, но улизнуть от отца с матерью в Гримсби — это детские игрушки по сравнению с тем, что значит улизнуть от такого патрона в Париже. Я смекнул это сразу, а Сив, разумеется, и подавно.
— Похоже, парень сбился с панталыку, — сказал Том.
— Что делать? Не он один.
Мы дошли до перекрестка двух главных улиц и стали. Днем это было самое оживленное место в городе; сейчас оно точно вымерло. Посреди мостовой, где обычно стоял регулировщик, одиноко возвышалась пустая тумба. Мы молчали. Том вдруг опустил голову, и я увидел, что лицо у него совсем несчастное.
— Я очень тебе сочувствую, Том.
— Это последняя моя надежда. Для меня нет и не было ничего важнее в жизни. — Он поднял на меня измученные глаза. — Может, мне купить новый автомобиль, как ты думаешь?
Поистине неожиданный вопрос. Впрочем, я без труда угадал, чем он продиктован. Мне хотелось крикнуть ему: «Опомнись!» Я сказал:
— Сомневаюсь, чтобы подобным образом можно было поправить дело.
— Я и сам знаю, что нельзя, — сказал Том неживым голосом. — Я не дурак.
Мы оба понимали, что разговор окончен, и тотчас разошлись в разные стороны. Неясное чувство заставило меня оглянуться: мой друг удалялся какой-то чужой походкой. Обычно он выступал гоголем: грудь колесом, плечи ходят туда-сюда; сейчас он шел, точно заводная кукла, размеренным деревянным шагом. Я никогда не поверил бы, что он способен так измениться. Я был поражен этим и растроган.
Это зрелище запало мне в память и преследовало неотвязно. Оно стояло у меня перед глазами и сейчас, когда я брел к даче, подкидывая ногой камушек. Я размышлял о незавидной доле Тома, о других, кто тоже побывал в его шкуре. «Может, купить новый автомобиль?» Одним — одно, другим — другое; кому — автомобиль, а кому — и яхту. «Может, мне ему яхту купить?»
Может, и купить, если речь идет о таком, как Стив! Я с усмешкой подумал, не слишком ли много я беру на свою ответственность, когда дело касается Тома. Войдя в дом, я положил жимолость на стол.
Меня вывело из задумчивости треньканье велосипедного звонка.
— Зайчик! — донесся с дороги голос Миртл. — Иди посмотри, кого я привезла!
— Кого? — В моем возгласе смешались растерянность и досада. Я вышел посмотреть.
— Ну, скажи, разве не красавец? — В корзинке, укрепленной впереди, сидел песик.
— Ах, вот кого! — На этот раз в моем возгласе не слышалось ничего, кроме облегчения.
Миртл сияла от удовольствия. Я поцеловал ее. От нее пахло новыми духами. Я снова поцеловал ее, и моя ладонь нежно поползла вниз с ее талии.
Она дала мне подержать велосипед и спустила собаку на землю.
— Брайен! Брайен, ко мне! — позвала она, словно вовсе не замечая, до чего это неподходящее имечко для собаки. Пес поскакал к ней, хлопая ушами, то и дело останавливаясь, принюхиваясь. Он был и правда симпатичный: весь рыжий, с прелестной дурашливой ласковой мордой. Он поминутно оставлял за собой лужицы.
Я повел Миртл в дом.
Миртл зашевелилась.
— Я думал, ты спишь.
— А я думала, ты спишь!
Мы снова затихли. По комнате разливался аромат жимолости.
— Ты ничего не слышишь?
Я слышал. Это пес скулил внизу.
— Брайен просится к нам.
— Мало ли что. Нельзя.
— Ну почему, зайчик?
Мне неохота было вылезать из постели и открывать дверь.
— Собакам в спальне не место.
— Но он плачет. Он еще маленький.
— Тем более. Ему такое видеть рано.
Миртл нежно погладила меня.
— Сходи за ним, зайчик, будь добр.
Я послушался.
Суматошно шлепая лапами, рыжий дуралей кинулся вверх по лестнице. Миртл встретила его появление восторженно. Не без усилий его удалось уложить на половик, а я юркнул обратно в постель.
Миртл принялась щебетать. Она рассказала мне о последних событиях у нее на службе. Миртл отличилась. Благодаря одному ее удачному замыслу рекламное агентство получило выгодный заказ от новых клиентов из Лондона. Хозяин обещал ей прибавку к жалованью плюс премию.
Я слушал, радуясь от чистого сердца, что слышу голос здравого и деятельного рассудка, а не истерическую бессмыслицу.
Толково и со знанием предмета изложив, в чем состоял ее замысел, Миртл внезапно решила отступить в тень своей природной девической скромности.
— Все это — чистое везенье, и больше ничего, — сказала она. — По-моему, этим лондонцам просто захотелось сделать мне приятное.
Теперь я нежно погладил ее.
Веки у Миртл затрепетали.
— Не выдумывай, зайчик.