Счастье Анны

Доленга-Мостович Тадеуш

Речи были красивые и возвышенные, полные самых теплых слов в адрес юбиляра, полные почитания и благодарности за ее многолетнюю деятельность. Говорили мужчины и женщины. Превозносились заслуги пани Гражины в цементировании общества, в осознании роли женщины, которая является гарантом института, святого института семьи.

«Ей благодарны сегодня тысячи женщин, жен и матерей, которые не только не являются тяжестью для своих семей, но и составляют в них активный элемент, ответственный за дело создания духа новых поколений».

В зале было невыносимо душно и в то же время холодно. Ноги и руки пани Гражины просто леденели.

Несмотря на это, на ладонях выступал пот.

Когда она встала, чтобы ответить на тосты, сердце отреагировало новой атакой, в глазах потемнело и она медленно опустилась в кресло, но сознания не потеряла. Она видела и слышала все, что происходило вокруг. Какой начался переполох! Ей вливали в рот воду, проверяли пульс, затем перенесли в боковую комнату, где открыли окно. Ее очень мучил шум. Подали какие-то горькие капли. Она никогда не болела, и они показались ей до невозможности противными.

Минут через пятнадцать она уже чувствовала себя настолько хорошо, что могла встать. И сообщила, что очень хочет вернуться домой. Ноги были невыносимо тяжелые, но, опираясь на плечи двоих мужчин, как-то добралась до машины. Провожали пани Гражину две женщины. Одна из них, доктор Сарнецкая, велела перепуганному слуге пригласить тотчас же сына пани.

Куба появился в комнате матери заспанный и в халате.

— Пани сенатор, — проинформировала его доктор, — перенесла легкий сердечный приступ. К сожалению, это не моя специальность. Сейчас нет никакой опасности, но нужно вызвать специалиста и во всяком случае было бы хорошо, если бы всегда кто-нибудь был рядом.

— Я не могу, мне нужно завтра очень рано встать, — сказал Кубусь. — Может быть, вызвать какую-нибудь медсестру?

— Мне кажется, что доктор Шерман — ваш брат. Так вот он специалист по сердечным заболеваниям. Может быть, вы бы вызвали его?

Куба вопросительно посмотрел на мать.

— Я могу позвонить Владеку, но я не знаю, захочет ли мама.

— Позвони, — лаконично ответила пани Гражина.

Доктор Шерман приехал сразу же. Войдя в комнату пани Гражины, он прежде всего проверил пульс, затем разбудил храпевшего на софе Кубу и отправил его в постель. После этого он сел возле пани Гражины и спросил:

— Как это случилось? Расскажите мне, тетя. На банкете? Может быть, вы много выпили вина?

— Я не пила совсем. Еще дома я почувствовала неприятный ритм сердца, а на банкете это повторилось дважды…

— Так…

— Никогда ничего подобного со мною не было. Скажи мне, Владек… Я умру?

— Ну, когда-нибудь обязательно. Сейчас опасности нет. Вы позволите, я послушаю вас.

Он приступил к детальному осмотру. Пани Гражина сквозь полусомкнутые веки видела его лоб, на котором, когда он наклонял голову, вздувались толстые вены. Когда он одной имеющейся у него рукой держал стетоскоп, ей казалось, что он потеряет равновесие. Она неоднократно слышала о нем как о специалисте очень лестные отзывы, однако их не разделяла, так как считала Владека премудрым материалистом и циником. Будь он хорошим специалистом, то уже давно заработал бы себе если не на дом, то, по крайней мере, на приличное существование, а он все продолжает лечить на окраинах и в больницах.

Сейчас, однако, пани Гражина пожелала, чтобы вызвали именно его, а не какого-то другого доктора. Этот хотя бы скажет искренне и прямо, что с ней и требует ли заболевание серьезного лечения.

— И как находишь? — спросила она, когда он сел и посмотрел на часы.

— Нахожу, что хорошо, — пожал он плечом.

— Ничего опасного?

— Невроз сердца. Сколько вам лет?

— Семьдесят.

— Прекрасный век, как сказал бы любой врач. Что ж… склероз, артрит… Стул регулярный?

Пани Гражина не терпела ни этой темы, ни такого способа называть вещи своими именами. Однако ответила:

— Всяко бывает.

— Да, и печень тоже, — произнес он приговор.

— Но это опасное заболевание?

— Это зависит от того, как кто на эти вещи смотрит. Я бы сказал, что эта болезнь вообще опасна: старость.

— Спасибо тебе, но я бы хотела знать, этот приступ сердечный…

— Нервного характера. Вы, должно быть, из-за чего-то перенервничали, а сердечные клапаны не закрываются. Значит, нужно меньше двигаться, а лучше всего лежать в постели.

— Ну хорошо, а как долго?

— Говоря вашим стилем, пути Господни неисповедимы. Я бы посоветовал не вставать вообще.

— Как это — вообще?

— Ну, вообще, если вы не хотите ускорить свое путешествие из юдоли скорби к вечному счастью.

— Ага…

— Кроме того, никакой работы, никакого напряжения, никаких потрясений, хотя этот последний запрет для тети не нужен. Лежать, читать Крашевского, консервативные письма и есть кашку на молоке, легкоусваиваемую пищу, принимать приятные визиты… Хм… Как раз по этой причине я бы посоветовал вызвать какого-нибудь более церемониального врача. Пока я посижу, потому что лучше подождать, но попрошу не разговаривать: это может вам повредить.

Пани Гражина ничего не ответила. Большая физическая ослабленность, лежачее состояние и в известной степени зависимость от этого грубого человека не позволяли надлежащим образом отреагировать на его наглость. Собственно, она боялась умереть, потому что по-прежнему чувствовала боль в области сердца и опасалась нового приступа.

Владек встал и проворчал:

— Я попрошу вас слегка приподняться!.. Еще…

Он поднял выше подушки, проверил пульс, подвинул себе кресло, большое, не очень удобное, но импонирующее размерами, на котором сиживала обычно пани Гражина, когда принимала посетителей. Она делала это не для позы. Кресло подчеркивало достоинство ее особы, а также ценность и важность высказываемых ею слов. Владек развалился в этом кресле с той невыносимой развязностью, которую при других обстоятельствах она не потерпела бы.

Он сел, прикрыл глаза и молчал.

В глухой тишине она слышала только собственное дыхание и неровное биение сердца. Она не верила Владеку. Умышленно, из-за своей обезьяньей злобы он сказал ей, что она уже не встанет с постели. Все в ней бунтовало против этой чудовищной неподвижности. Если бы не обычный физиологический страх, что каждое резкое движение может вызвать новый приступ, сейчас же бы встала…

А может быть, это правда?.. Даже такой циник не отважился бы на подобное бессовестное вранье. Завтра же вызову доктора Лисовского и профессора Кленга. Это просто абсурд — верить такому сопляку, самонадеянному сопляку. Она, которая никогда не болела, которой даже роды оба раза прошли так легко, должна уже умереть!.. И более слабые люди живут зачастую значительно дольше…