Счастье Анны
Шрифт:
— Я никогда не утверждал, что являюсь хорошим доктором.
— Ты не только плохой доктор, но и плохой человек. Прощай. Утром я отправлю тебе гонорар.
— Ха, до свидания, дорогая тетя, — сказал он со вздохом.
Она отвернулась, чтобы больше на него не смотреть, а когда дверь за ним закрылась, произнесла только одно слово:
— Большевик!
Служанка, наверное, не проснулась от звонка: к пани Гражине никто не пришел. Правда, она могла достать рукой до звонка и сама звонить до тех пор, пока кого-нибудь не разбудит, но какое-то время предпочитала оставаться одна. Болтовня Владека не только вывела ее из себя, но и измучила. Почти час она лежала с полуоткрытыми глазами, отгоняя всякие
— Анна! — позвала она так громко, как могла.
Шаги затихли, а минуту спустя раздался стук.
— Входи, Анна.
— Тетя меня звала?
— Да, моя дорогая, я хотела тебя попросить, чтобы ты побыла со мной ночью.
— Вы больны? — испугалась Анна.
Пани Гражина постепенно рассказала, что у нее был сердечный приступ, что ее привезли и вызвали Владека, присутствие которого, однако, она дольше не могла вынести.
— Возьми, Анка, свою постель и ложись здесь на оттоманке. Собственно, я чувствую себя значительно лучше, но все-таки хотелось бы, чтобы кто-нибудь был рядом, а слуг не могу добудиться.
— Хорошо, тетя, — кивнула головой Анна и спустя несколько минут вернулась в халате с подушкой и пледом в руке.
Они обменялись еще несколькими фразами, и Анна легла на оттоманке. Пани Гражина долго не могла уснуть. В приглушенном свете лампы она присматривалась к Анне. По правде говоря, ей следовало спросить Анну, откуда она так поздно возвращается. Все-таки она ее племянница и живет в ее доме. Нехорошо, чтобы весь дом знал, что молодая замужняя женщина половину ночи проводит где-то в городе. Правда, так же было с Жерменой, а раньше и с Вандой. Но уж если об этом речь, то Анна всегда вела себя очень пристойно, и сегодня… Но… в конце концов, этот Дзевановский просто свихнувшийся человек, но, в сущности, его не в чем упрекнуть. Пани Гражина чувствовала даже своего рода удовлетворение оттого, что Дзевановский порвал с ее дочерью ради Анны. Она, конечно, узнала об этом в Благотворительном обществе: они там всегда и все знают… Дзевановский, насколько она могла заметить, никогда не приходил к Анне, однако она несколько раз видела их вместе в городе. Они выглядели как влюбленные.
Как-то пани Гражина спросила Анну:
— И что с твоим мужем? Ведь это невозможно, чтобы мужчина со специальностью в руках, имея какие-то связи, ничего не зарабатывал.
— К счастью, хоть я сейчас зарабатываю неплохо, — ответила Анна. — Кароль очень неприспособленный человек, и разные люди отнимают у него работу из-под носа… А вообще мужчины не умеют справляться…
— Во времена моей молодости было иначе, — вздохнула пани Гражина и вспомнила, что тогда происходило в Подлесье. После поражения восстания молодые люди тайком возвращались из-за границы, из Сибири. И как прекрасно они справлялись на земле, сами впрягаясь в плуг! Конечно, было тяжело. В молчании сжимали зубы и работали. Тихо оплакивали убитых, о восстании не вспоминали. Женщины ходили в трауре, а мужчины никогда не смеялись.
В Сохове было полно людей, деловых мужчин, которые под вымышленными фамилиями укрывались здесь как практиканты, работники, резиденты. Усадьба Ельских была как бы этапом, откуда передавали несчастных пострадавших героев в другие места. Нужно было с необычной осторожностью искать и находить для них аренду, работу или хотя бы безопасные углы. Тогда она и познакомилась с Антонием. Был он молод и всей душой предан делу. Приезжая ночами, он каждый раз забирал кого-нибудь, чтобы отвезти его в Варшаву и устроить на одной из фабрик своего отца. Он рисковал собственной свободой и состоянием, но особенно усердствовал еще и потому, что хотел подчеркнуть свой польский характер.
Произошло это в безлунную ночь в боковой аллее, когда она укладывала продукты в бричку. Он припал к ее коленям и признался в любви. Она дала ему слово. Отец не возразил против решения дочери, и спустя четыре года после обручения она стала женой Антония.
Она никогда не любила его, но были достаточно важные животрепещущие другие дела, которые их соединяли, а брак ведь не заключается в любви.
Если она даже и сделала ошибку, выходя за Антония, то никогда об этом не жалела. Человек, который раз принял решение, не должен потом позволять себе сомневаться в его правильности. И пани Гражина была верной женой. Никогда ни на мгновение она не думала о поисках личного счастья вне брака, который этого счастья ей не принес, и даже не допускала мысли о разводе.
Однако, глядя на Анну, вопреки убеждению о необходимости строго придерживаться принципа о нерасторжении браков, она все чаще думала о разводе.
Ей было жаль Анну. Такой бездельник, как Кароль Лещ, недостоин ее. Пани Гражину возмущала какая-то неодолимая лень этого человека. В конце концов, хорошо, что Анна зарабатывает и может его содержать, но и ему следует подумать о будущем. Когда последний раз он был в Варшаве два месяца назад, пани Гражина сказала ему это прямо в глаза и достаточно вразумительно, а он только развел руками. Если бы Анна перестала посылать ему деньги, может быть, он наконец взялся бы за что-нибудь.
Забрезжил рассвет. Через тяжелые шторы на окнах в спальню проникали серые полосы зимней утренней зари, смешиваясь с желтым светом лампы. Пани Гражина выключила свет и поправила подушку. Она чувствовала себя значительно лучше, почти хорошо. «Сейчас нужно уснуть, — думала она, — а завтра подымусь совершенно здоровой. У этого Владека понятия нет о медицине».
На следующий день все-таки оказалось, что понятие было. После завтрака, который пани Гражина съела уже одетая и за столом, произошел новый приступ, на этот раз сопровождавшийся острой болью в области сердца и в левой руке. Пани Гражину охватил панический страх смерти. Слуга позвонил доктору, а тот не скрыл от пациентки серьезности ее болезни: angina pectoris [3] нервного характера на основе сильно развитого атеросклероза. Само по себе это бы не было опасным, если бы не недостаточность сердечных клапанов. Поэтому необходим постельный режим. Покой, тишина, легкоусваиваемая пища и никаких физических нагрузок.
3
Стенокардия.
Сейчас пани Гражина знала, что она тяжело больна и что должна отказаться не только от прежней активной жизни, но и от жизни вообще. Это вовсе ее не пугало. Смерть заложена в программе естественного порядка вещей, и, неожиданно узнав, что сейчас это касается и ее, она спокойно приняла мысль о смерти. Пока врач запретил все визиты да и вообще не рекомендовал их, но она должна была вызвать своих детей, чтобы сообщить о сложившейся ситуации.
Куба все выслушал, озабоченно ковыряя в зубах, и сказал:
— Это действительно очень досадно, но что же я могу сделать?.. Э… маме еще станет лучше.
Он поцеловал маме руку и пошел в свою комнату, так как у него была срочная работа. Пани Гражина знала, что он раскладывает пасьянс.
Ванда прийти не смогла. Она позвонила, сообщила, что очень занята, и появилась только через два дня, когда была уже медсестра. Даже не нашла в себе сил, чтобы выразить обычное сочувствие. Она заявила, что «мама выглядит в целом неплохо, а врачи часто ошибаются», после чего начала рассказывать о своей портнихе, дочь которой, восемнадцатилетнюю девушку, бросил какой-то телеграфист.