Счастье Анны
Шрифт:
Тогда разве то, что нас соединяет, сплачивает с жизнью и людьми, то, что после нашей смерти говорят «жаль» и действительно жалеют, это лишь сантименты?..
Невозможно. Очевидный нонсенс даже тогда, если мягкое слово «сантименты» заменить более глубоким «чувства».
Проходили дни и недели, а мысли пани Гражины по-прежнему возвращались к тем проблемам. Не считая полуинтеллигентной сиделки, она была обречена на общество этих мыслей, поэтому проблемы вырастали, становились огромными, усложнялись и заполняли собой все.
Куба на две недели уезжал в Закопане. Он пришел попрощаться,
В эту ночь повторился очень сильный приступ, но пани Гражина не умерла.
ГЛАВА 6
Буба вернулась домой необычно возбужденная. Глаза ее блестели, а пылающие щеки пришлось припудривать в прихожей, чтобы родители, которые уже, вероятно, заканчивают ужин, не заметили ее возбуждение. Пудра, однако, не помогла. Когда она появилась в столовой, сразу же заметила обеспокоенные взгляды отца и матери.
— У тебя какая-нибудь неприятность? — мягко спросила пани Костанецкая.
— Боже упаси, мама. Наоборот. Я очень мило провела время. Познакомилась сочень многими интересными людьми… Самые громкие фамилии. Я чувствовала себя там такой глупой гусыней…
— Где там? — поинтересовался пан Костанецкий.
— В «Колхиде»! — с гордостью ответила Буба.
— Где, кухасю?
Пани Костанецкая пояснила, что «Колхидой» называется клуб группы литераторов.
— А кто же тебя туда, кухасю, пригласил? — удивился пан Костанецкий.
— Сама Ванда Щедронь.
— Кто же эта дама?
— Папочка! Как можно не знать! — возмутилась Буба. — Это известная писательница!..
— Я расскажу отцу, — прервал ее Ришард. — Вся эта «Колхида» — это евреи и масоны, а вообще большевики. Я просто удивляюсь, как это мама позволяет Бубе общаться с ними. Если это дойдет до моей корпорации, вот увидишь. Буба, на нашем балу будешь подпирать стены. Никто с тобой не станет танцевать. Ни один, а мне будет только стыдно, что моя сестра якшается в публичных ресторанах с такими людьми!
Буба покраснела и ответила самым презрительным тоном, на какой только могла отважиться:
— Я вообще на ваш бал не пойду. Тебе действительно кажется, что меня интересуют какие-то там молокососы и юнцы? Ты смешон!
— Самая хорошая и порядочная молодежь, парни из лучших домов, — раздраженно сказал Ришард, — вся аристократия, а ты…
— Смеюсь над аристократией!
— Естественно! Предпочитаешь разных подозрительных типов и каких-то пань Щедронь! Папа знает, кто такая эта пани Щедронь? Так вот, это жена какого-то сторожа или портного, которая пишет разнузданные, бесстыдные вещи!
— Подожди, кухасю, пусть Буба нам расскажет.
— Успокойся, Рысек, — добавила пани Костанецкая.
— Ведь пани Щедронь, которую Рысь так оскорбляет, дочь пани сенатора Ельской-Шермановой, а кроме того, двоюродная сестра Анны Лещевой. Так что подбирай, пожалуйста, слова. А ума у нее в одном мизинце больше, чем может поместиться под всеми вашими корпорантскими фуражками. И еще, ее муж вовсе не портной, а известный бактериолог. И нужно быть таким невеждой, как ты, чтобы об этом не знать!
— Спокойнее, кухасю, — перебил дочь пан Костанецкий. — Так откуда же ты ее знаешь?
— Пани Лещева познакомила их когда-то, уже давно, — пояснила пани Костанецкая.
— Дьявол только знает зачем, — проворчал Ришард.
— Ришард, — заметила его мать, — пани Анна настолько воспитанна и тактична, а вдобавок настолько добросердечна по отношению к Бубе, что, если она поступила так, а не иначе, видимо, так было нужно или удобно.
Пан Костанецкий хотел услышать дальнейшие подробности о «Колхиде», но Буба чувствовала себя обиженной и до конца ужина отвечала односложно. Никто здесь не оценил чести, какой она удостоилась, никто не понимал, как важна «Колхида» и сколько тысяч людей будет завидовать Бубе, что сидела она за одним столиком и разговаривала с такими людьми, как Шавловский, Щедронь, Калманович, Ян Камиль Печонтковский, Дзевановский и другие…
Ей хотелось бросить им: «Мещанство!» Она очень любила родителей и даже Рыся, но что они вообще могут знать об этом! Занимается ли кто-нибудь из них какими-нибудь проблемами? Мать все свои интересы концентрирует на текущих домашних делах, отец — на сессиях и фабрике, а Ришард — это вообще наивный юнец.
Возвращаясь домой, она была готова к тому, что найдет соответствующий момент, чтобы удивить их каким-нибудь из только что услышанных в «Колхиде» взглядов, мнений. Она ждала возражений, может быть, даже возмущения, но была настолько уверена в правильности этих взглядов, что бесстрашно готовилась к дискуссии. И все напрасно. Конечно, это все из-за Рыся. Даже странно, какой он еще глупый, какой отсталый!
Разочарованная, она сослалась на головную боль и легла в постель. Заснуть, однако, долго не могла. Слишком сильными, слишком глубокими были впечатления от вечера в «Колхиде». Даже сам факт знакомства со всеми этими знаменитостями, лестное чувство заинтересованности, а может быть, даже зависти, какое она читала в настойчивых взглядах посетителей, присматривающихся к ней, простой девушке Бубе Костанецкой, сидящей в окружении цвета польских интеллектуалов…
И в ее голове произошел переворот, такой быстрый, такой неожиданный и такой сильный, что прямо-таки опьянял ее. Проще говоря, до сих пор она была глупой гусыней. Она смотрела на мир и его проблемы, на людей и их жизнь ничего не видящими глазами. Несомненно, ее удивляли некоторые вещи, они казались справедливыми или несправедливыми, чаще странными и прежде всего невероятно сложными.
И вдруг все стало абсолютно ясно.
Выйдя из «Мундуса», она случайно встретила пани Щедронь. Здороваясь, она опасалась, узнает ли ее пани. До сего времени они виделись только раз и очень короткое время. Однако пани Щедронь узнала и была сразу такой милой, что обратила внимание на покрой ее шубы и шапочку. Получить похвалу из уст такой женщины, как пани Щедронь, это тоже не лишь бы что. А потом пани Щедронь предложила:
— Вы бы не зашли со мной выпить чашечку кофе? Вы познакомитесь там с весьма интересными людьми.