Шрифт:
Предисловие
Машина доктора Каневского остановилась у подъезда обычного кирпичного дома в пять этажей, где Дарья Андреевна Ольховская жила с самого рождения с сестрой и родителями.
– Даша, ты в порядке? – поинтересовался доктор, всю дорогу соблюдая молчание по её просьбе.
– Уже приехали? Извини, задумалась. Знаешь, я так ждала этой встречи, а теперь не знаю, выдержу ли я ещё один удар. Что, если она начнёт с обвинений, я не выдержу и сорвусь, как сегодня? И отменить встречу нельзя. Это будет полным признанием вины в случившемся.
– Хочешь, я останусь на часок, а потом уйду?
– Спасибо. Я должна это сделать сама. Завтра буду во время. Спасибо за доставку. Пока. – Дарья Андреевна вышла из машины, поднялась на третий этаж. Квартира её встретила
– Я видела вас в окно и всё знаю. Не успели переступить порог и уже пьёте, – с вызовом сказала четырнадцатилетняя Варя.
– Зря ты так. Тебе запах корвалола ни о чём не говорит? – Дарья присела в кресло. – Всего не знаю даже я, но обещаю выслушать тебя и ответить на все твои вопросы, если ты, конечно, не ссориться пришла. – Она выпила настойку и прикрыла глаза, вспомнив вчерашний телефонный разговор с дочерью. Через пару минут открыла глаза и посмотрела на дочь, прекрасно понимая, как непросто девочке принять то, к чему она не готова. Ей хотелось прижать её к своей груди, как в детстве и не отпускать никогда. «Пока она сама не поймёт, что я её не бросала и не предавала – я должна ждать. Ждать я умею», – пронеслось в голове.
– Вам лучше? Сложная операция?
– Ты можешь не понять, но я попробую объяснить. Твой вчерашний звонок был только началом возврата в прошлое. Я не буду оправдываться и доказывать, что я хорошая, но и таких слов я не заслуживаю. Сегодня в больницу привезли троих пострадавших в ДТП – родители и сын двадцати четырёх лет. У парня серьёзные травмы, а в них ушибы и ссадины. Холёная дама мало изменилась. Я узнала её сразу, а фамилия не оставила сомнений. Дама, которая сломала мне жизнь просто потому, что считала своего сына неприкасаемым. Это она отправила меня за решётку, как злостную уголовницу, лишила меня мамы, и косвенно помогла мужу увезти дочь. Теперь передо мной лежал её сын, который нуждался в помощи, а я не могла ему помочь. У меня тряслись руки, я была на грани истерики. Теперь она не грозила, а умоляла спасти сына. Я имела право отказаться от операции, но долг перевесил ненависть, когда услышала фразу «остановка сердца». Я не хочу сказать, что я очень крутой врач или волшебник, но кое-что у меня получается. Ты знаешь, о чём я думала, заканчивая двухчасовую операцию? О том, что этот парень не отвечает за поступки матери. Ему в то время было лет 13-14. Парень будет жить, хотя состояние тяжёлое. Его отец заходил ко мне после операции. Сейчас он большой чиновник. Я коротко объяснила ему причину своего поведения. Мой обидчик, а его пасынок умер пять лет назад от передозировки.
– Вы долго сидели в тюрьме?
– Сто тринадцать дней. Три месяца и двадцать дней. Моей сестре и твоему отцу хватило этого времени, чтобы оформить развод и определить твоё место жительства с отцом. С меня сняли все обвинения, заплатили моральную компенсацию, только легче мне от этого не стало.
– В чём вас обвиняли?
– В нанесение тяжких телесных повреждений трём молодым людям.
– Смеётесь?
– Какой тут смех? Плакать хотелось от несправедливости и подлости. Мне дважды меняли следователя, добиваясь признания в виновности, дважды меняли статью. Стоило лишь попросить прощения у тех, кто пинал меня, не добил, выплатить мировые и меня бы отпустили. Законом правят деньги. Но я не могла простить им маму, которая узнала правду и которую эта корова столкнула с лестницы. У меня подлостью отняли всё: свободу, мать, дочь. Мне нельзя было потерять ещё и гордость. Признать подлецов героями я не могла.
– Почему вы ни разу не приехали?
– Как? Мой отец, твой дед отказался мне прислать вызов на гостевую визу. А твой отец и моя сестра этого бы не допустили. Я пробовала договориться мирно, но наши законы не действуют в Канаде, а тебя вывезли на законных основаниях по российским законам. Диана воспользовалась нашим сходством и действовала от моего имени, пока я была под арестом. Что толку, что дело пересмотрено? Хорошо мой отец снизошёл до звонков в последний день месяца. Так
– Почему они мне говорили о психиатрической клинике, об алкоголе и наркотиках?
– Видимо, чтобы объяснить свой поступок. На твой взгляд я похожа на наркоманку? Я не понимаю, зачем ты им понадобилась? Диана пять лет жила в Канаде, твой отец собирался ехать туда работать, и я знала об этом, когда он собирал различные справки, но они не были привязаны к тебе. Это похоже больше на месть, чем ревность. За что меня можно так ненавидеть? Да, я не планировала переезд. Мало того, ещё до изолятора, мы решили развестись с твоим отцом, – мать вздохнула. – Вы надолго приехали? Вернётесь в Монреаль?
– Нет. Мы с отцом остаёмся в России. Диана вышла замуж и мы ей больше не нужны. С отцом контракт больше не продлили, а новое место работы он искать не стал. Решил вернуться, хотя я не понимаю зачем. Что вы молчите?
– А что я должна сказать? У меня нет ни мужа, ни сестры уже десять лет. Ей нужен был Сергей, но как она могла лишить меня дочери?
– Вы не простите отца?
– Простить, Варенька, можно всё, а вот забыть не получится. Мы прожили пять лет. Я умоляла его вернуть тебя. Он ссылался на твой возраст, убеждал, что год-два и привезёт тебя, и я ждала. Позже он ссылался уже на тебя – ты привыкла и не хочешь домой. А когда он заключил контракт ещё на пять лет, я поняла, что меня просто водят за нос. Ты представить себе не можешь, чего мне стоило попасть на международную конференцию в Монреале в мае 2014 года. Шестнадцать часов в воздухе, ради двадцати пяти минут встречи. Я поставила твоему деду условие, прилетев в Канаду: или он организует мне встречу с тобой или я после своего доклада дам интервью прессе, рассказав занимательную историю из своей жизни. Вряд ли я чем-то навредила ему, но репутацию испортила. Он согласился, мы встретились в кафе. Ты помнишь нашу встречу? Молчишь? Я не собиралась тебя увозить силой, как-то навредить. Хотела просто сказать, что я не предавала тебя и не забыла, хотела подружиться с тобой, понимая, что ты могла меня забыть, знать, как ты живёшь? Тебе было десять лет, и ты могла поставить деду или отцу условие. А что сделала ты? С тех пор я перестала биться головой о стену, сделав вывод: ты во мне не нуждаешься.
– Я испугалась. То, что о вас говорили и то, что я услышала, для меня было непонятно.
– Верю, но это не оправдывало тебя в твоём поступке. Ты могла начать со мной общаться позже. Дед снизошёл до разговоров со мной, но мне они стали ненужными.
– И как вы теперь живёте? Бабушка говорила, что вы с ней не общаетесь.
– Я не общаюсь с Грачёвыми. В самом начале они отказались от общения со мной, а я не настаивала. Позже мы стали просто соседями. У меня мало друзей, а недоброжелателей я не держу рядом со мной. А живу, как умею. Много работаю, чтобы быть занятой. Сознание того, что меня дома не ждут, даёт возможность не торопиться. В декабре шестнадцатого была полгода в Сирии и поняла, что тюрьма – это не самое страшное. Куда страшнее война, в которой гибнут женщины и дети. Это маленький ад на большой земле, – она вздохнула. – У меня есть машина и по выходным еду в пригород в любую погоду, где остался дом моей бабушки. Иногда встречаюсь с подругой и её семьёй. Год назад была в Германии на специализации.
– Я не знаю теперь, кому верить.
– Варя, если ты ждёшь, что я начну тебя переубеждать в чём-то, ты ошибаешься. Всё о чём я тебе рассказала – правда. Пойдём со мной, – она открыла дверь в спальню, Варину спальню. Открыв шкаф, Дарья Андреевна извлекла из него папку и протянула Варе. – Как у тебя с русским языком? Читать не разучилась?
– Я ходила в русскоговорящую школу по выходным.
– Прочти. Там есть все даты и решения, а это флешка. На ней запись с видеокамер, которые мы делали. Я буду на кухне, – она вышла из комнаты, открыв окно кухни, закурила. Сердце готово было выскочить из груди. Дарья понимала, что девочке, уверенной в невменяемости матери, тяжело принять действительность. Варя, прежде чем открыть папку, осмотрела комнату. Ей показалось, что она помнит и эту кровать, и эти игрушки. Сняла с полки мягкую игрушку. «Чича, моя Чича. Как я по тебе скучала», – сказала она, прижав обезьянку к себе. Прошли минут двадцать, прежде чем Варя вышла из комнаты.