Счастье по собственному желанию
Шрифт:
– Что я-то?! Меня, как марионетку, каждый дергает за ниточку, а я понять не могу, что делает моя левая нога, когда правая спотыкается. Серега, выручай! На тебя одна надежда!
Как-то вдруг и впрямь поверилось, что он сможет ей помочь и мудрить с ней уж точно не станет. Чего мудрить, когда он и сам по уши непонятно в чем. Но Серега вдруг заупрямился и канючил несколько томительных минут о том, что ему пожить еще охота. И что на зону он больше ни-ни, то есть ни за что не вернется. Ему теперь и передачки слать некому, и приехать к нему никто не приедет.
– Ага! –
Никуда бы она не пошла, ясно, как божий день, поскольку являлась косвенной соучастницей преступления. Докажи, попробуй, что в сумку не заглядывала и деньги себе не присваивала! Все указывает на то, что присваивала. Головачев зря, что ли, возле ее двери отирался и квартиру всю вверх дном перевернул.
– Не пойдешь ты в ментовку, Люб. – Иванов был не дурак, это ясно, и соображал ничуть не хуже ее. – Тебя же первую и загребут. А я что? Я откажусь. Ничего я тебе не говорил. И не просил ни о чем. Ты к жене Малышева ходила? Ходила. Головачев у тебя в гостях был? Был. Сумку ты в камеру хранения прятала? Прятала! Кругом, ты, Любовь, виноватая. Так что не пыжься, хотя бы передо мной.
– Ладно, не буду, – быстро отступила Люба, а то еще чего доброго Серега отключится, а она так и не узнала ничего. – Ну, а деньги-то где, Сережа?! Кто-то же их взял!
– Не я это точно. – Иванов сказал это как-то так, что она ему сразу поверила: у него денег нет.
– Кто тогда? Знаешь?
– Может, и знаю, но говорить тебе ничего не должен. – Серега шумно зевнул в трубку, то ли правда спать хотел, то ли, как обычно, притворялся. – И не советую я тебе, Люба, лезть в это. Нету денег, поняла?! Нету…
– Кто, Сережа?! Кто опередил?! Скажи, и я… Я что хочешь для тебя сделаю! – поспешила Люба с обещанием и тут же запоздало ужаснулась тому, что только что сказала.
Серегина наглость могла смело соперничать со всеми остальными его отрицательными качествами. Ухватившись за ее обещание, тот мог вытянуть из нее все, что захотел бы. Включая вид на жительство.
Но Иванов неожиданно не захотел попользоваться и заявил:
– А мне ничего от тебя не надо, Люба. Ничего! Оставила бы ты меня в покое, и только.
Было от чего раскрыть рот! Чтобы Иванов и отказался от такой халявы?!
Да-аа… Было тут что-то, точно было…
И вот тогда Люба возьми и назови ему по имени того, кто сейчас у нее в списке подозреваемых значился под номером один. Иванов мгновенно уступил свои позиции, убравшись в самый хвост списка. Чего уж тут огород городить, не того полета птица. Одно слово – трус.
Опасно это было и, может, даже не совсем порядочно, но она спросила, не сдержалась.
– Он??? – Люба даже осипла от волнения. – Только скажи, да или нет, и я сразу отвяжусь от тебя! И не вспомню больше о тебе никогда… Сережа! Он???
– Да, – промямлил Иванов и отключился.
Глава 12
Проспала она дольше обычного. Собиралась подняться до семи часов, а сейчас уже было почти девять. Открыв глаза, несколько минут бездумно моргала, пытаясь вспомнить, как оказалась у себя дома. И почему спине так мягко и уютно. Через мгновение все вспомнила, и тут же скинула с себя одеяло. С хрустом потянулась. Свесила ноги с дивана, на цыпочках подбежала к окну. Растащила в разные стороны шторы и не хотела, да улыбнулась.
За окном, оказывается, снова наступило лето. Все осенние предвестники скомкало яркое августовское утро. Небо было таким высоким и таким прозрачным, что Казалось, вот еще немного, стоит только чуть напрячь зрение, и можно будет рассмотреть и звездную темноту далекого космоса. Солнце, правда, мешало. Оно резвилось и плескалось в каждой непросохшей луже, скользило по каждому окну, заигрывало с каждой каплей влаги, повисшей на кончике листа. Дворники шаркали метлами по тротуарам, торопливо сметая не ко времени облетевший тополь. Гудели машины, мчавшиеся по проспекту. Хорошее было утро… Доброе…
Люба свернула одеяло с простыней, убрала в шкаф и поспешно сложила диван. Потом умылась и выпила крепкого кофе. Минуту прислушивалась, как выражает недовольство ее голодный желудок, принявший с утра пораньше непотребно высокую дозу горечи. Открыла холодильник и отщипнула от вареной куриной ножки, оставшейся с вечера, вяло пожевала, проглотила и замерла. Больной желудок на сегодня ей был не нужен. Слишком важным и ответственным намечалось ее солнечное сегодня. Не должно быть никаких неприятных ощущений. Их может быть и так под завяз.
Курятину пришлось доесть. А потом еще зайти в кафе на углу дома и запросить порцию омлета с салатом.
Люба сидела у самого окна, не решившись занять столик на улице, жмурилась от яркого солнца, затопившего небольшое помещение, и лениво просчитывала свой следующий маршрут.
Сейчас вот она собирается выйти на улицу и, загрузившись в городской транспорт, прокатиться до отделения милиции, где служил Савельев.
А что потом? А потом все будет зависеть от того, что она там узнает.
Если то, что думает, то… То кое-кому придется худо. А если узнает что-то другое, то худо придется уже ей.
Пускай! Что же теперь!
Хватит уже бояться и тыкаться, как слепая кошка, в острые углы, что заботливо ей подставляются. Хочется покоя, и такого вот солнечного радостного утра. Нежиться хочется на мягком новом диване и потягиваться, выпростав руки из-под теплого одеяла. Кстати, не забыть купить, если все образуется…
А потом пойти на кухню, нарочно наступая на разбросанных по половицам солнечных зайцев. И улыбаться глупо и без причины, потягивая из огромной кружки приторно крепкий кофе со сгущенкой. Хотя… Хотя причина для улыбки пускай будет тоже. И она – эта самая причина – может в этот момент спать, уткнувшись в подушку носом. Или покрикивать на нее из комнаты может. Тут могут быть варианты, она не против.