Счастливчик
Шрифт:
— Хорошо когда Новый год бывает часто, — сказала она вслух. Потом она легла, повернулась на бок и уснула под шум дождя, который мерно колотил по крыше.
Глава 31
Воздух был чистым и свежим, каким он бывает только осенью, после долгих дождей, когда снова, ненадолго, выглядывает солнце и жёлто-красный лес сияет на фоне поблёкшего неба. Сад уже облетел, но газон ещё был зелен и опрятен, и Степа весело гонял по нему мяч, радуясь прохладе, после долгих месяцев жары. Он оброс и окреп, как всегда за лето, и в его глазах плясали шальные искры, когда он выбегал на переулок в поисках приключений, но, увы, участки пустели и ему лишь оставалось безоговорочно «владеть» пустующими улицами, что он и делал. Они подолгу гуляли теперь с папой, доходя до поля и, даже, иногда пересекая его. До поздней ночи папа что-то делал на втором этаже, шелестя бумагами и стуча по клавиатуре, в то время как Степашка спал внизу, сквозь сон прислушиваясь к завыванию ветра в трубе. Ребята вместе с мамой уехали три недели назад, а папа остался, как он иногда делал, чтобы закончить работу в уединении. В пятницу, они должны были приехать обратно, а в воскресенье, все вместе, окончательно покинуть дачу, уже до следующей весны. Но Степашка
По утрам, перед завтраком, они гуляли с папой по переулку. Это была первая, короткая прогулка, просто чтобы разогнать сон. Иней блестел на траве вдоль дороги, и потревоженные сороки взлетали из оставленных садов и кричали на них с крыш, а после, снова принимались хозяйничать на участках. Один раз, в конце переулка прошмыгнула лиса, но Стёпа не заметил её, а папа, не стал ему на неё показывать. У всех были свои дела, и папа старался не вмешиваться в них. У располневшей от дождя реки они останавливались и стояли немного. Вода была холодной и прозрачной, но рыб не было видно. Стёпа обнюхивал берег, чтобы удостовериться, что его «владения» никто не потревожил за ночь, разбрасывал лапами землю под ольхой, звонко гавкал в гулкой тишине, и они шли обратно. Завтракали они втроём. Счастливчик сонно зевал на кресле, выпятив свой округлившийся живот и сложив на нём лапки, и получив от папы горсть орехов, ягод и немного корма, неспешно ел, поглядывая сверху на Степашку, который трудился над своей полной миской. Стёпа всегда заканчивал первым и залезал на кресло к Счастливчику, который, стал заметно дружелюбнее по мере роста своего живота и позволял Степашке подбирать орешки или кусочки корма, которые он уронил. Впрочем, если Степашка забывался, то малыш, как и прежде, хватал его за усы и отводил его морду в сторону, давая понять, что во время завтрака дружба замирает. Папа ел яичницу или кашу и запивал это кофе. Окна кухни запотевали, и казалось, что за окном густой туман, но там, как правило, светило солнышко и дул лёгкий ветерок. Поев, папа немного возился с малышом, который вяло попискивал, а потом относил его в дом. После, он немного копался в огороде, а затем они шли гулять и возвращались только к обеду, который, папа обычно пропускал и сразу уходил в дом, работать. Накануне, он разбудил мирно спавшего под навесом бани Стёпу своими криками. «Смотри, — кричал папа, показывая в небо и размахивая руками, — смотри, смотри, они улетают! Э-ге-гей! До свидания!» Стёпа поднял голову и посмотрел в небо, с которого доносились странные звуки, и увидел больших птиц, которые летели стройным клином. «До свидания, журавли! — кричал папа странным голосом, словно не зная радоваться ему или грустить. — Возвращайтесь скорей!» Стёпа не очень понял тогда, что произошло, но, на всякий случай, гавкнул и поспешил обратно, пока нагретое место не остыло. Ужинали они тоже втроём. Папа ставил самовар, вынимал из холодильника всякие вкусности и устраивал настоящий пир. Счастливчик немного оживал к вечеру и сновал туда-сюда по кухне, заглядывая под шкафы и обнюхивая всё вокруг. Когда папа внезапно щипал его за спину, он подпрыгивал и принимал свою боевую позицию, поднявшись на задние лапки и подняв передние вверх. Его толстое брюшко сыто круглилось, и вид у него был забавный. Папа смеялся и в виде компенсации протягивал ему несколько ягод черники или жёлудь, которые Счастливчик очень любил. Но больше всего ему нравились орешки кешью. Папа зажимал их в ладони и малыш методично и кропотливо разжимал палец за пальцем на папиной руке, пока не добирался до лакомства. Очень довольный, он быстро съедал его, обнюхивал ладонь и вопросительно смотрел своими большими глазами на папу, который зажимал в кулаке следующий орех. Степашка был недоволен таким ходом дела и хмуро пыхтел рядом, скребя Счастливчика лапкой по спине. Папа смеялся и тоже давал ему что-нибудь, но совсем чуть-чуть и говорил, что «у вас разные режимы питания». Стёпа ничего не знал про режимы питания и продолжал скрести Счастливчика, требуя свою долю, и раздача орехов временно прекращалась. После ужина они ещё немного гуляли с папой по притихшим переулкам, переходя от одного круга фонарного света к другому. Ночи были тихие, и небо было усыпано мириадам звёзд, но Стёпу больше интересовали ежи, которые ещё попадались. Он неотрывно шёл за ними, шумно принюхиваясь и ворча, но не пытался обидеть их. Нагулявшись, Стёпа удобно устраивался на своей тёплой подстилке и засыпал, а папа, поднимался наверх и снова шелестел бумагами и стучал по клавишам до глубокой ночи. Убаюканный этими звуками, Степашка спал без задних лап и не слышал, как наверху, Счастливчик,
В канун приезда мамы и ребят, сразу после завтрака, Степашка привычно подбежал к калитке и нетерпеливо поскрёб её лапой, но папа не всё не шёл и не шёл, и он, у став ждать, решил посмотреть, чем он занят и поторопить его. Папы нигде не было видно, но дверь в сарай была открыта, и оттуда доносился звук пилы и стук молотка. Стёпа заглянул внутрь и увидел папу, который собирал большой ящик. Мелкие опилки залетели Степашке в нос, и он чихнул. Папа посмеялся и продолжил свое занятие, явно не собираясь идти гулять. Стёпа потоптался немного, не зная, чем себя занять, а потом ушёл. «Какие скучные у людей игры, — думал он, тщательно выискивая место для новой ямы. — Мы так хорошо гуляли, а сегодня, он сидит в этом маленьком домике и стучит и всё вокруг усыпано опилками, которые щекочут нос. Странно!» Степашка копнул немного в понравившемся ему месте одной лапкой, а после, примерившись, принялся рыть основательно и комья вырытой земли летели во все стороны, словно кто-то включил земляной фонтан. Он успел вырыть три ямы и дважды отгонял нахальных синиц от своей миски, когда папа, наконец, закончил и вытащил ящик наружу. Он погрузил его на телегу и повёз к дому. Там, он затащил его по лестнице и отнёс ящик в большую комнату. Ни на что уже не рассчитывающий Стёпа лёжа наблюдал за ним, как вдруг, папа свистнул и снял с крюка поводок, которым, впрочем, редко пользовался.
— Ну, что, барбос?! Гулять пойдёшь?!
Стёпа не поверил своим ушам и привстал.
— Гулять, Стёпа! Идём! — повторил папа, хлопая себя по коленям.
Степашка помчался к калитке и вот они уже шагают по переулку, а потом, по тропинке, ведущей к полю. В этот раз они шли непривычным маршрутом, и вышли на поле с другой стороны, там, где на его пустынной глади высилось несколько стогов сена. Стёпа восторженно залаял и побежал вперёд. Он любил бегать вокруг стогов и пытаться забраться на их мягкие, пружинистые склоны. Но ещё больше, он любил проталкивать свой нос глубоко внутрь, так что только уши оставались торчать снаружи и внюхиваться в душистое сено, полное разных запахов. Где то в глубине стога копошились мыши. Он слышал их и чувствовал запах и его хвост приходил в движение, когда он пытался прорыть ход вглубь стога, то слежавшееся сено было плотным и едва ему удавалось хоть немного продвинуться, оно оседало и приходилось всё начинать сначала. Пока он внюхивался и бегал вокруг стогов, папа вытащил старую наволочку и натолкал в неё немного сухого сена. Потом они вдоволь повалялись на стогах и поиграли в догонялки вокруг них и двинулись домой. Уже у леса, папа обернулся и помахал кому-то рукой, как машут на прощанье.
— До свидания! — негромко сказал он.
Стёпа тоже обернулся, но, никого не увидел, быть может потому, что он был маленького роста. Потом они дружно шагали по тропинке к дому, где папа, вопреки традиции устроил обед, а вечером, напившись чаю, рано лёг спать. А на следующее утро приехала мама с ребятами, и дом наполнился разговорами, смехом и суетой отъезда. Степашка бегал со всеми и участвовал во всех сборах, но он чувствовал, что это было не весеннее оживление прибытия, а осенний отъезд. Он тоже немного загрустил. Выйдя на улицу, он грустно подошёл к своей миске, на краю которой сидела синица и, вместо того чтобы залаять, уселся неподалёку, рассеянно глядя, как они ковыряются в остатках его завтрака. Осень была одна на всех, и для людей и для животных, и для поникших мокрых деревьев. Опечаленный, он вернулся в дом и уснул на меховых маминых тапочках, положив их под голову как подушку, а когда проснулся, в воздухе пахло обедом, и он побежал на кухню, что бы проверить, нет ли там, чего ни будь вкусненького. Пробегая мимо миски, он строго гавкнул на синиц и те стремглав упорхнули на ветви яблони. Затем он деловито поднялся по ступенькам и зашёл на кухню. Степашка не любил долго унывать, потому что иначе, можно было пропустить всё самое интересное и вкусное в этой жизни.
«Сейчас я быстренько перекушу, — решил он, — а потом, пойду и выкопаю большую-пребольшую яму. А ещё, кажется, под домом завелась крыса, нужно всё хорошенько там проверить!..»
Глава 32
— Последний самовар, подумать только, — сказала мама, разливая чай. — Кажется, мы только вчера праздновали открытие сезона и вот, всё.
— Строго говоря, — сказал папа, — сезон закончился в августе, когда все дети разъехались. Дачи без детей, это не дачи.
— Я не хочу учиться, — сказала Варя, размешивая сахар. — Лето очень короткое. Так нечестно.
— После каникул всегда так, — сказал папа, — скоро привыкнете.
— Я тоже не хочу, — сказал Серёжа. — Надо рано вставать и делать уроки. А на даче так хорошо!
— Вы оба просто обленились на даче, вот что я вам скажу, — сказала мама. — Дай вам волю, вы бы только и делали, что возились бы со Счастливчиком и бегали бы по переулку вместе со Степашкой. Это никуда не годиться!
— Но мы выучили английский! — сказал Серёжа. — Ты сама сказала!
— Я сказала, что у вас большие успехи, — ответила мама. — Хотя, сказать по правде, ума не приложу как вам это удалось.
— Ага, — воскликнул папа, — теперь ты признаёшь, что моя система обучения лучшая в мире?
— Не уверена насчёт «лучшей», — сказала мама, — но у них определённо существенные сдвиги. Хотя, конечно, им ещё предстоит очень много потрудиться.
— Всё равно лето короткое и это нечестно, — снова сказала Варя, отхлёбывая чай.
— Лето тем и хорошо, что оно короткое, а иначе вы бы его не ценили, — сказал папа.
— Я бы ценила, — убеждённо сказала Варя. — Даже если лето было бы круглый год!
— Я бы тоже, — сказал Серёжа. — Какой толк в осени? Всё сыро и грязно и нужно идти в школу.
— Нет, ну это просто невозможно, — забеспокоилось мама. — Они растут лентяями!
— Я так не думаю, — сказал папа. — Когда я был маленький, я любил лето и дачу больше всего на свете. Я и сейчас люблю, но тогда особенно, потому что осенью всё заканчивалось, и нужно было ехать в Москву и идти в школу.
— И ты тоже не хотел учиться? — спросила Варя.
— Не-на-ви-дел, — сказал папа, под упрекающим взглядом мамы.
— Хорошенький пример ты им подаёшь, — сказала она.
— А почему нет, — сказал папа. — Ведь это правда, а правда не может навредить. И заметьте, мадам, я не стал лентяем и лодырем, напротив, я теперь работаю круглый год, и зимой и летом.
— И тебе не скучно? — спросил Серёжа.
— Нисколечко, — сказал папа. — Мы с мамой не скучаем, потому что мы занимаемся тем, что любим делать.
— А я не знаю, что я люблю делать, — сказал Серёжа. — Ну, кроме футбола и походов.