Счастливые, как боги...
Шрифт:
Все смотрят вниз, па просторы заречной земли. Володя вдруг как бы отделяется от всех, задумывается, и в тишине звучит;
— А я море не люблю.
— А что же ты любишь, Аленька?
— Больных люблю. Нет, не больных, конечно. Людей. Чтобы они не болели.
Опять тихо. И снова:
— Я бы уд-дарила тебя…
— Ну и ударь.
— Ни-когда! Если мужчина бьет женщину, это подло. Но если женщина бьет мужчину, это… подло в квадрате. Стрекулятор.
Володя как-то зло бросает сигарету и зло растирает ее каблуком.
— Что это с
— Володь, что с тобой? — спрашивает Женя.
Володя пожимает плечами: ничего со мной.
— Женя, — опять говорит та же девчонка, — приходите завтра на день рождения. С ним.
— У тебя уже был день рождения, — говорит Женя.
— Не у меня, у Али, — девчонка показывает на подружку.
— У Али? — изумляется Володя.
— Ну конечно. Аля, ты приглашаешь?
— Приходите, ребята, — говорит Аля.
— Я приду, — говорит Володя.
Дорофеево. День. Аля идет по-за усадьбами в сторону фермы и пилорамы. Сначала идет на пилораму. Входит в крытое помещение. В углу, за пилорампой установкой, в клетушке сидят кто на чем мужики. На столе-верстаке бутылка, открытые консервы, хлеб. Один стакан. Наливают по очереди. Калинин сидит прямо на пороге. Протягивают ему стакан.
— Не-с, мужики, не буду, я таблетки принимаю.
— Полно тебе, — говорит Иван Обрамыч.
— Нельзя, говорю. Таблетки принимаю.
Аля в это время приближается к этой клетушке, останавливается на пороге. Смотрит, как пьет Михаил Васильевич Гульнов, дядя Миша.
— Здравствуйте, — говорит Аля через порог.
Все отзываются на Алино приветствие. Алексей Иванович поднимается, чтобы не сидеть спиной, стоит теперь в сторонке.
— Присаживайся с нами, — говорит Иван Обрамыч с веселыми глазами.
— Тетя Маша в больнице, а вы тут водку хлещете, — говорит Аля, обращаясь к Михаилу Васильевичу.
— Не хлещем, — смущенно отвечает он.
— Хотите, чтобы тетя Маша не вернулась?! — продолжает свое Аля.
— Ды ну, — еще тише отвечает Михаил Васильевич.
Аля смотрит на Алексея Ивановича вопросительно.
— Я не, — оправдывается он, — ни грамма. Спроси у мужиков.
— Не пьет, — говорит Иван Обрамыч, — спортился человек. Ты его, Аля, таблетками спортила.
— Дядя Миша, — опять к нему Аля, — вы же только поднялись.
— Не помогает, — жалуется Гульнов, — все одно болит в спине, просифонило, только этим можно поправить.
— Вернется тетя Маша, отправлю вас на обследование. Но вы не думайте, что я буду ваши бока да насморки лечить, я с алкоголизмом вашим буду бороться. Понятно? Войну объявлю! Еще на работе пьют…
— Обеденный перерыв, имеем право, — говорит Иван Обрамыч. Он весел, не принимает Алю всерьез.
— А вы, Иван Обрамыч, уже старый человек, а пример подаете. Умереть хотите? Вы видели, какое сердце бывает у пьющих? Какая печень? Какие сосуды? Вы что, не знаете, что алкоголь — смертельный яд?
— Полно тебе, Аля, — говорит веселый Иван
— Значит, помрете скора, — говорит Аля.
— У меня дедушка, — опять говорит Иван Обрамыч, — до ста лет дожил, а пил, знаешь, как?. Уйдет в Москву, на заработки да все и пропьет там, придет домой, бабка в бане отмоет его, наденет исподнюю рубаху свою, вот и ведет его из бани в своей женской рубахе, поставит четвертинку, пожалеет. А не поставит, уйдет из дому. До ста лет дедушка прожил. А как же мне не пить, когда мне только семьдесят второй пошел. Я вот что тебе скажу, Аля. Я человек честный и пью только на свои, мне чужого не надо.
— Я буду с вами бороться, — говорит Аля, сузила глаза и сомкнула губы. — Буду лечить вас. Алексей Иванович будет помогать мне, он танкист и кавалер ордена Славы второй степени, у него железо на танке люди целовали из всей Европы. Поняли?
— Мужики, хватит дразнить девчонку, — говорит Алексей Иванович, подходит к верстаку, берет недопитую бутылку, выливает на пол.
— До свидания, — говорит Аля, поворачивается и уходит.
Она идет на ферму. Тут летняя площадка, открытая, и три скотных двора, крытых. В первый заглядывает — женщина разносит корм по кормушкам.
— Где Анна Ивановна? — спрашивает Аля.
Женщина вилами показывает на соседний двор. Аля заглядывает в соседний. Там у самого входа свалена зеленка, трава свежая, Анна Ивановна набирает на вилы и разносит по кормушкам. Кормушки вытянуты в длинный ряд. Видно, как напрягается всем хрупким телом Анна Ивановна, разнося траву, — навильники тяжелые. Аля молча смотрит какое-то время. Анна Ивановна идет за новым навильником, встречает Алю. Здороваются.
— Анна Ивановна, как же вы такую тяжелую работу работаете? — спрашивает Аля. — Сколько их у вас? — показывает на бычков, выглядывающих из-за решеток, из-за кормушек.
— Восемьдесят штук. Мы, Аля, привыкли. Кормить-то их надо.
— Вам нельзя такую тяжелую работу.
— Мы привыкли.
Аля смотрит на бычков, ей и жалко Анну Ивановну, и интересно. Бычки нравятся, носы у них бархатные. Она показывает на самого ближнего к ним, нос высунул.
— Какие симпатичные.
— Борька? — отзывается Анна Ивановна, взглянув на бычка.
— А вы их по имени, что ли, всех?
— А как же. Не совсем уж всех, но большинство.
— А что, вы их любите, Анна Ивановна?
— А как же, Аля, не любить? Привыкаешь. — И Анна Ивановна подходит к Борьке и через загородку обнимает его за голову и целует в нос. А рядом тоже тянется к Анне Ивановне другой. — Видишь, — говорит она, — ревнует Дымок. — И Дымка целует Анна Ивановна.
Аля не то чтобы потрясена этим, но вся присмирела как-то и задумалась.
— Анна Ивановна, — говорит она, — я все забываю спросить, у вас муж где?
— Муж? — чуть улыбается Анна Ивановна и не сразу отвечает: — Муж был, Аля, давно.