Счастливые привидения

Лоуренс Дэвид Герберт

— Pardon, ma m`ere [45] , — проговорил Мэтью, как будто они встретились на улице. — Я где-то оставил шляпу…

Он безнадежно махнул рукой, и не было на свете человека более неулыбчивого, чем он.

Кто смеется последним

Землю укрывает легкий снежок. Часы на соборе бьют полночь. Зимней ночью, в виде исключения, чистые белые улицы Хэмпстеда с фонарями вместо луны и темным небом над ними кажутся красивыми.

45

Прошу

прощения, матушка (фр.).

Неясные голоса, проблески желтого света. Неожиданно открывается дверь большого темного дома в георгианском стиле, и в сад выходят три человека. Девушка в темно-синем пальто и меховой шапочке без полей держится прямо, рядом с ней сутулый мужчина с маленьким планшетом в руке, еще один, тощий мужчина с рыжей бородой и без головного убора, подходит к воротам и смотрит на дорогу, что ведет вниз по склону холма к Лондону, поворачивая то вправо, то влево.

— Глядите-ка! Мир совсем новый! — иронично восклицает бородатый мужчина.

— Нет, Лоренцо! Это всего лишь снег! — громко возражает молодой человек в пальто и котелке. У него красивый звучный голос, и говорит он протяжно, с толикой усталой насмешки. Потом он отворачивается, его лицо исчезает в темноте.

Девушка с по-птичьи поднятой головкой настороженно смотрит на мужчин.

— Что там? — спрашивает она торопливо, но спокойно.

— Лоренцо говорит, там новый мир. А я говорю, что это всего лишь снег, — отзывается с улицы молодой человек, — поэтому все такое чистое.

Она стоит не шевелясь, подняв вверх палец. На руках у нее шерстяные перчатки.

Девушка страдает глухотой и не сразу все понимает.

Наконец поняв, она коротко хохочет и бросает быстрый взгляд на мужчину в котелке, потом на бородатого, стоящего в оштукатуренных воротах, который усмехается, как сатир, и машет рукой на прощание.

— Прощай, Лоренцо! — доносится звучный усталый голос мужчины в котелке.

— Прощай! — пронзительным голосом ночной птицы произносит девушка.

Сначала захлопываются зеленые ворота, потом дверь в дом. На улице остаются двое, если не считать полицейского на углу. Дорога круто уходит вниз.

— Смотри, куда ступаешь, — неуклюже шагая, кричит сутулый мужчина в котелке, подаваясь к девушке, которая держится все так же прямо. Она медлит, желая убедиться, что правильно его поняла.

— Не думай обо мне, со мной все в порядке. Позаботься лучше о себе! — торопливо отзывается девушка.

В ту же секунду он поскальзывается на снегу, однако удерживается на ногах. Она бдительно наблюдает за ним, готовая броситься на помощь. Котелок упал в снег, освещенный фонарем на повороте. Мужчина наклоняется за котелком, и становится видна лысина, похожая на тонзуру и окруженная темными, редкими, слегка вьющимися волосами. Когда он вновь глядит на девушку, насмешливо изогнув густые черные брови над крючковатым носом и водрузив на голову свою шляпу, то очень напоминает молодого служителя сатаны. На красивом лице фавна отражаются сомнение и мука. Этакий озлобленный Фавн, распятый на Кресте.

— Ударился? — спрашивает она, как обычно,

торопливо, холодно, безразлично.

— Нет! — насмешливо кричит он.

— Пожалуйста, дай мне аппарат, — просит она, протянув руку в шерстяной перчатке. — Так будет безопаснее.

— Ты уверена?

— Да, уверена, что так будет безопаснее.

Он подает ей коричневый планшет, который на самом деле слуховой аппарат Маркони. Девушка идет дальше, как всегда, держась неестественно прямо. Молодой человек шагает рядом, засунув руки в карманы и то и дело приседая, словно его плохо держат ноги. Впереди кружит дорога, посыпанная чистым снегом, который блестит в свете фонарей. Навстречу, подаваясь то вправо, то влево, едет автомобиль. Несколько темных фигур скользят в тень домов, словно рыбешки, которые плавают между скалами чуть выше белеющего песком дна. Слева стоят деревья, плохо видные в темноте.

Выставив вперед твердо очерченный подбородок и крючковатый нос, молодой человек озирается, словно прислушивается к чему-то. До него все еще доносится шум проехавшего автомобиля. Впереди ярко сверкает желтыми огнями вонючая станция «Хэмпстед». Справа от деревьев.

Девушка внимательно вглядывается в молодого человека. На живом румяном лице, лице нимфы, написано странное любопытство, то ли птичье, то ли беличье, то ли кроличье, но никак не женское. Наконец молодой человек останавливается, словно не в силах идти дальше. На его гладком, чуть желтоватом лице появляется похожая на гримасу недоуменная улыбка.

— Джеймс, — громко говорит он на ухо девушке. — Ты слышишь смех?

— Смех? — торопливо переспрашивает она. — Чей смех?

— Не знаю. Чей-то! — кричит он, почему-то оскаливаясь.

— Нет, я никого не слышу, — объявляет девушка.

— Это потрясающе! — вновь кричит он, вернее, торопливо выпаливает. — Надень аппарат.

— Что надеть? Зачем?

— А вдруг ты услышишь.

— Что услышу?

— Смех. Кто-то смеется. Это потрясающе.

Фыркнув, она дает ему аппарат. И он держит его, пока она снимает крышку и прикрепляет провода, после чего надевает наушники, словно радистка. В холодной тьме падают белые снежинки. Девушка включают аппарат, и тотчас засветились желтые огоньки в стеклянных трубках. Связь установлена, она слышит. Молодой человек стоит с опущенной головой, держа руки в карманах.

Вдруг он поднимает голову и странно хохочет, словно издает ржание, обнажив крупные зубы, вскинув брови и глядя на девушку своими ярко сверкающими козлиными глазами.

Ей это не нравится.

— Ну же! — восклицает он. — Неужели не слышишь?

— Я слышу тебя! — произносит она таким тоном, что ясно: с нее уже хватит.

— И больше ничего? — спрашивает он, вновь странно оскаливая зубы.

— Ничего!

Он смотрит на нее мстительным взглядом и опять опускает голову. Девушка стоит, распрямив плечи и держа в руках меховую шапочку, на ее стриженую голову, на прижатые к ушам наушники падают снежинки, а чудесное, с блестящими глазами лицо — лицо глухой нимфы — поднято вверх в напряженном ожидании.