Счастливый доллар
Шрифт:
– Да, – повторил похититель, добавив: – Верни.
– Как я его верну? Он у Олега. Олег всегда носил с собой. Он мне только посмотреть и позволял, а чтобы потрогать, так нет. Я вот всегда думала, что в этой монете особенного. Ты не знаешь?
– Знаю.
Спокойно. Он урод и псих. И пусть каждое слово приходится вытягивать клещами, но чем больше Марина говорит, тем крепче между ними связь.
– Расскажи. Пожалуйста. Тебе ведь не сложно, а мне интересно.
Молчание.
– Это… это счастливая монета. Она удачу приносит. Не всем. Тем, кто не боится рисковать. И убивать. Я не боюсь. Я как они. Остальные – расчетливы. А я – как они.
– Как кто?
Он еще больший шизик, чем ей казалось. Ничего, Мариночка справится. Мариночка выберется отсюда и… и выйдет, наконец, замуж. За кого-нибудь! Чтобы свадьба, платье и фата.
И рука, вцепившаяся в тюль.
Нет, прочь кошмары. Никаких рук. Никакой фаты. Будет шляпка. Шляпка – тоже красиво.
– Как Бонни и Клайд.
Это кто такие? Марина что-то слышала, но…
– Они были лучшими. Особенными. Они жили ярко и умерли красиво. О них все помнят. И меня запомнят. А знаешь, почему?
– Потому, что ты – как они. Особенный.
– Да.
– Этот доллар принадлежал им?
– Да. И нет. Дьяволу. Дьявол купил две души за одну монету. И сказал – вот вам удача, сколько удержите. Держали от души. Много. Долго.
– А что потом?
– Потом их убили. И это тоже правильно. Нельзя уходить с небосвода, потому что тогда только забвение. А чтобы помнили вечно, нужно умереть. Красиво. Знаешь, что написано на могиле Бонни Паркер?
Откуда? Она же нормальная, в отличие от некоторых, но Марина заставила себя улыбнуться – пусть ему улыбка и не видна – и спросила:
– Нет. Скажи, пожалуйста.
– «Как цветы расцветают под лучами солнца и свежестью росы, так и мир становится ярче благодаря таким людям, как ты».
– Очень красиво. И романтично. Они ведь любили друг друга?
– Да.
– А ты?
Молчание. Ощущение, что нить разговора вот-вот лопнет. Нет! Не смей уходить! Марина не желает оставаться в одиночестве и засыпать, рискуя попасть в сон-яму. И чтобы спастись, Марина торопливо заговорила:
– Если ты хочешь быть, как Клайд, то тебе нужна Бонни. Это ведь будет правильно, так? Если монета за две души, то с одной она работать не будет!
Человек вскочил на ноги.
– Да! Это же объясняет! Это все объясняет! Ну конечно же. Двое. Аверс и реверс. Как у монеты. Одна сторона или вторая. Кто ведет? Никто. И оба. И нельзя, чтобы только один. Не бывает односторонних монет и не бывает односторонней удачи. Чушь, чушь, чушь…
Он описывал круги, и тень скользила по стене колодца. Иногда она исчезала, иногда вытягивалась, почти добираясь до Марины.
– Бонни и Клайд. Или Клайд и Бонни? А если бы не встретились? Им тоже показала монета. Соединила. Олежка… Олежка догадался. А Веры нет. Есть Варя.
Точно, Олежкову жену звали Варенькой. Варварой.
Варвар она, если наняла этого ненормального, чтобы от Марины избавиться.
– Но сама. Не по знаку. И что? А то, что не считается. Если знака не было, тогда не считается! – выкрикнул он. – Вера! Верочка… Марина? Марина!
– Я тут.
Идиот. Куда ей деваться.
– Ты знак? Монета. Какая она?
Осторожно, опасное место. Как лед на весенней реке. Мутное зеркало, которое трещит под ногами и в любой момент грозится треснуть.
Какая… обыкновенная. Для Марины, но не для этого придурка, который замер наверху в нетерпеливом ожидании.
– Она… она…
Ну же, что в голову приходит? Слушаться надо инстинктов. Если хочешь выжить. Хочет ли выжить Мариночка? Хочет.
– Она горячая! Как только в руках удержать. Но я держала недолго. Он отобрал.
– Отобрал, отобрал, – эхом отозвался ненормальный. – Олежка отобрал. А знак был… был… где доллар?
– Не знаю!
– Где?
– У… у Олега.
– Нет!
– Да!
Стоять на своем.
– Он никогда больше не позволял мне прикасаться к монете! Никогда, слышишь? И всегда с собой носил. В бумажнике.
– В бумажнике? Там пусто было. Украли! Сволочи. Кто? Ты? Нет. Знак был. Нет Клайда без Бонни. Нет Бонни без Клайда. Твой умер. Плохо… ты смешная. Жаль.
– Стой! Ты куда?! Погоди!
Но наверху уже никого не было.
Малыш Джонси
Разговор, которого не было
В одном месте мы никогда не задерживались надолго: слишком рискованно. Это была жизнь на бегу, без малейшего шанса на остановку. На бегу ели, на бегу и спали, сменяя друг друга за рулем. Когда одежда превращалась в дерьмо, мы сдавали ее в прачечную, а сами уезжали в другое место. За одеждой мы заскакивали как-нибудь потом, если, конечно, получалось. Если нет, то покупали себе новую. В магазины отправлялись всегда поодиночке. Мы с Клайдом сидели в машине где-нибудь в начале улицы, а Бонни выходила и покупала, что хотела. Бывало и так: Клайд заходил в магазин, а мы с Бонни его ждали.