Счастливый доллар
Шрифт:
– Жизнь – странная штука, детка, – сказал он, протягивая сигарету. – Вот ты еще есть, и вот тебя уже нет.
Дым был безвкусным.
– Сегодня он, завтра ты. Страшно?
Нет. Ничуть. Странно немного, что все так вышло, но биться в истерике Варенька не собиралась.
– Это хорошо. Ты сильная девочка. Сильнее, чем Вера. Сильнее даже, чем все они.
Варенька пожала плечами и, когда он заглянул в глаза, не отвернулась. Пускай. У самого-то темные, страшные, будто и не глаза, а дыры.
–
– Когда?
– Когда все закончится, – он достал еще одну сигарету. Он вообще почти постоянно курил и смешно плевался через щербину в зубах.
– А разве закончится?
Вареньке вдруг стало жаль. Если закончится, то что тогда? Снова забегаловка? Работа за копейки? Выживание? Мелкие интрижки и скучный трах со случайными знакомыми? Она не сможет вернуться.
– Закончится. Все когда-нибудь заканчивается. Вопрос лишь в том, как именно, – он сунул руку за пазуху и достал монету. Согнул пальцы лесенкой и пустил кругляш катиться. Вниз-вверх, вверх-вниз. Пальцы смуглые, серебро белое. Прыгает по фалангам, завораживает. – Вот они соскочить не сумели.
– Кто?
Молчи, глупая девочка, не зли его вопросами. Но нет. Отвечает.
– Бонни. И Клайд. На самом деле жалкая парочка. Шумихи вокруг много было, а настоящего дела мало. Крохами перебивались. По пустякам удачу извели. На.
Он сбросил монетку Вареньке в руку и прихлопнул ладонью. Больно. Но она выдержала.
– Но…
– Чувствуешь что-нибудь?
Монета была теплой. Не горячей, как в первый раз, а согретой руками и дыханием.
– Ничего.
– Умница. Это не та монета. Нет, можешь у себя оставить. Спрячь только. Считай, это тебе награда за правильное поведение.
– Но я же ничего не сделала.
Он усмехнулся:
– И это было правильно. А про будущее ты подумай, ладно? Потом поговорим. И Верку смени.
Верка сидела у постели брата, согнувшись пополам. Она тихонько скулила, а стоило Вареньке прикоснуться – вскочила, отмахнувшись.
– Спокойно.
Дикие Веркины глаза смотрели мимо. Расплывшиеся зрачки и посиневшие губы. Запах странный, как будто обмочилась. И вправду, что ли, обмочилась? Ну и дура. Как ее только угораздило…
– Это я, – Варенька обошла лежак с другой стороны. Присела на кучу тряпья и приложила руку ко лбу раненого. Ильюха застонал, заворочался. Горячий. И дышит как-то хрипло.
– Его к врачу надо.
Кому она говорит? Наркоше? Или Олегу, что жмется в углу, пытаясь быть незаметным. Дрожит. Да они все тут дрожат, кроме, пожалуй, Антошки. Но его храбрость вырастает из его же безумия.
– И… – запищала Верка, затыкая пальцами рот. Запнулась ногой за кирпич, упала и осталась лежать, нелепо раскинув руки. Вырубилась она хорошо. И Варенька, пользуясь моментом, заглянула в рюкзак.
«Дарагая бабушка
Хачу тебе сказать што у нас все харашо. Я здарова. Илля здаров и Алежка тож. И Антоха. Антоха злой савсем стал и бьецца. А еще кагда режет кого сматреть не могу. Ухожу. А они говорят што я слабая. А я не слабая кровищи не люблю. И тошнит тогда.
Фчера снова были в доме где Алежка жил. Его баба страшная. И кричала сильно. А Антоха ей рот заткнул не сразу. Я думаю што ему нравицца когда кричат. А мне так вовсе нет. Я ушла. И Варка со мной тож ушла…»
Тогда Варенька не поняла всего смысла своей находки. Она просто сложила лист и сунула в конверт, а конверт в портфельчик. И портфельчик под голову положила. А сама вернулась к Илье. Села рядышком и просидела до утра, прислушиваясь к хриплому его дыханию.
Через три дня стало понятно – сам не выживет.
Хмурый Антошка не отходил от братовой постели, Олег исчез. Верка пребывала в героиновом тумане, а тот-кого-нельзя-ослушаться чего-то ждал. Дождался. На рассвете четвертого дня Илья очнулся.
– Ну здравствуй, – тот-кому-нельзя-перечить помог Илье сесть, сунул под спину заготовленный тюк тряпья. – Как ты? Пить будешь? Правильно, пей. Варенька, дай ему.
От Ильи воняло. Не дерьмом, но гнилью, от запаха которой к горлу подкатывала тошнота. Но Варенька брезгливость преодолела.
– Мы дольше не можем оставаться здесь. Понимаешь? И взять тебя с собой тоже не можем. Ты умираешь. Поэтому есть три варианта. Первый – отвезти тебя в больницу. Есть шанс, что выкарабкаешься, но тогда вопросов не избежать. Скорее всего тебя посадят, да и нас следом. Второй – добить, чтобы не мучился. Третий – бросить. И тут уж как повезет.
Сухие губы Ильюхи шелохнулись, а в горле забулькало.
– Но я предлагаю решить все иначе. Зачем ждать, когда повезет, если повезти может сразу? Вот, – знакомая монета, но теперь та самая, заговоренная. – Орел – везем тебя в больницу. Решка – пуля в голову и конец страданиям. Ну как, согласен?
Кивок.
– Правильно. Чего мучиться. На, – он протянул монету Антохе. – Кидай сам. Чтобы по-честному. Ну же, не тяни. Видишь, он мучится. Давай на раз-два…
На счете «три» монета слетела с руки, покатилась по полу и, закрутившись на ребре, упала.
– Решка, – печально сказал тот-кого-нельзя-ослушаться.
Выстрел был громким.
Тот-кого-нельзя-ослушаться знал, что делал. И Вареньке нужно лишь примеру его последовать. Решка? Орел? Подброшенная мысленно монета легла правильно.