Счастливый доллар

Лесина Екатерина

Получасом позже успокоившаяся, хотя все еще дрожащая, собака жалась к хозяйкиным ногам в теплых болоньевых сапогах и глядела на людей в сером. Люди пахли смертью, как и черный сверток на носилках. Было много машин и звуков, но ни один из них не мог заглушить тот, самый первый и самый страшный.

– А молодая-то, молодая, – печально бормотала бабка-кошатница, с которой Нюша и хозяйка с удовольствием враждовали.

– Хамка. И хабалка, – соглашалась хозяйка, почесывая Нюшу за ухом. – И видать, не просто так…

Потом она принялась

рассказывать про встречу и про то, как невоспитанная девица едва не пнула Нюшу, про то, как раздался выстрел, про который сначала и не подумали, что это выстрел – так, хлопнуло что-то громко. Как вышедший в подъезд Анатольевич увидел тело, и от этого вида сердце зашлось, и теперь Анатольича увезла «Скорая». Как приехали из милиции и всех допрашивали, а потом в мусоропроводе нашли пистолет. Только сказали, что отпечатков не будет, потому что стрелял профессионал, а значит, додумался надеть перчатки… Что личность потерпевшей не установлена, но установится скоро, и что на лбу ее, аккурат третьим глазом, про который ясновидящие говорят, будто он есть у каждого, лежала серебряная монета. Старинная и очень дорогая. И что, стало быть, убийство это не совсем и простое.

Журчание хозяйкиной речи успокаивало Нюшу, будя в бесхитростной душе ее светлые воспоминания о диване, миске с молоком и пакете толстых розовых сосисок, купленных в гастрономе поутру…

Нюше не было дела до людских проблем.

Правда, когда чужие разошлись, хозяйка спустила Нюшу с поводка и позволила обнюхать площадку. А еще не стала отбирать четырехугольную штучку, пахнущую кожей. Ее Нюша нашла в углу за мусоропроводом и захватила с собой. Жесткие края приятно чесали десны, а сама штучка вкусно похрустывала в зубах.

Жалко, что поломалась быстро.

Агнешка злилась. Понимая правоту Семена, она не могла избавиться от чувства обиды, которое появилось в душе и не желало исчезать. Чувство росло, подкрепляясь разумными аргументами, и с легкостью находило ответы.

– Безопаснее? Скорее удобнее. Ты же больше не нужна, он себе другого помощника нашел, вдвоем им интереснее будет… – Агнешка остановилась у деревенского магазина, закрытого, то ли еще, то ли уже. Сквозь пыльные витрины с ободранными буквами просвечивался белый халат продавщицы, лениво бродившей из одного угла в другой, но открывать магазин не собиравшейся.

– А что теперь со мною станется, так на это плевать.

Агнешка решительно пнула дверь.

– Действительно, какие проблемы? Никаких. Исчезла на пару дней, вернулась. Все замечательно. Родным наврешь чего-нибудь, на работе тоже… Главное, Семен теперь сам справится. Слышишь, он так и сказал, что сам справится…

Рыжая курица с нарядным гребнем прекратила копаться в мусорной куче. Склонив голову, она уставилась на Агнешку круглым черным глазом и клюв раззявила.

– Да он без меня сдох бы! Как… как я не знаю кто, но точно сдох бы…

– С мужиком, что ль, не поладила? – дверь магазина приоткрылась, и из щели высунулась всклоченная голова продавщицы. – Заходи. Пить будешь?

– Буду, – неожиданно для себя ответила Агнешка.

Внутри было столь же пыльно, как и снаружи. Вдоль стен вытянулись прилавки-столы с нехитрым товаром, в углу возвышались тубы линолеума и дешевой цветастой ткани, с потолка свисали желтые ленты с мушиными тельцами, громко гудел новенький холодильник, а в подсобке ждал накрытый стол.

– Я тоже со своим того… – продавщица, которая назвалась Полинкой, поставила второй стакан, плеснула водки и, осушив одним глотком, продолжила: – Я ему – что ж ты, скотина этакая, делаешь? Семью сиротить? Хрена ему, а не развод! Так и сказала! А он на меня, что, дескать, любит. Видала я его любовь знаешь где?

Полина говорила речитативом, привычно повышая голос в особо трагичные моменты, и ответа не требовала. Агнешка пила. Закусывала, не особо чувствуя вкус, и прислушивалась к обиде, что расползалась внутри раковой опухолью.

Он не имел права ее выгонять!

– Точно, не имел, – подтвердила Полина, чокаясь. – Все они сволочи!

– Точно, – поддакнула Агнешка, опрокидывая стакан.

Замутило. Поплыло. Стало хорошо.

А потом очень-очень плохо.

Очнулась она в чужом доме. Первое, что Агнешка увидела, – синие занавески, прихваченные кружевными бантиками, и широкий подоконник, на котором лежали, вызревая, зеленые помидоры. Рядом с подоконником на массивном сундуке с покатой крышкой возвышалась гора подушек, а на горе возлежал толстый рыжий кот с бандитской рожей.

После этого Агнешка обнаружила, что лежит она в кровати, заботливо укрытая периной. Под периной жарко, но уютно, и вставать совсем-совсем не хочется, тем более что стоило шелохнуться, и голова моментально раскололась болью.

– Очнулась? Ну-ну, – в поле зрения появилась сказочного вида старушка в длинном байковом халате темно-золотого оттенка. – Хорошо вчера посидели с Полькой-то?

– Где я? – Агнешка с трудом, но села. Голова была чугунной, во рту стоял мерзостный привкус, а желудок рвало болью.

– Полька-то тебя приволокла, сказала, что не из нашинских. Вставай, вставай, сейчас мы тебя приведем… а ты, значит, тоже от мужика сбегла?

– Я?

Агнешка не помнила вчерашнего дня. Господи, зачем она пила-то? И с кем? С малознакомой девахой из местного магазина! Это ж надо было скатиться до подобного…

– Мой-то тоже вечно бегает, все ему неймется. Любви охота. А какая любовь, когда семья да детки? Я так и говорю, дури-то поубавь, любовь-то попройдет, а…

Она говорила, когда накрывала на стол, когда подавала горький настой, от которого сначала стало совсем плохо, а потом очень даже нормально. Она говорила, выливая на Агнешку и свою, и чужую жизни, и не видя в том ничего дурного и запретного.