Щелкунчик
Шрифт:
— Высота зонда? — отрывисто спросил Тарумов.
— Тысяча триста.
— Через час мы будем на поверхности и в полном покое. — Феврие снова подумал — не постучать ли по деревяшке…
— Странные помехи, — сказал вдруг Лодария. Все разом повернулись к экрану зонда. Действительно, вся его оливковая поверхность была испещрена какими-то растушеванными запятыми. Продолговатая туша “Аларма”, обозначившаяся было с нормальной четкостью, теперь оказалась как бы закапанной чернильными брызгами. И брызги эти росли.
— Высота?
— Тысяча шестьдесят
Кляксы уже расплылись по всему экрану, в промежутках между ними едва видимая теперь поверхность Чомпота встала вдруг ребром, совершила противоестественный курбет — и экран погас.
— Запустить второй зонд! — крикнул Тарумов прежде, чем кто-либо успел опомниться. — Второй зонд аналогично по пеленгу, третий — с разрывом в двести метров!
Теперь светилось два оливковых экранчика: нижний с самого начала следил за поверхностью, верхний давал изображение нижнего зонда, напоминавшего несимметричную грушу.
— Тысяча триста… — негромко диктовал Лодария. — Тысяча двести восемьдесят… двести шестьдесят… двести сорок…
— Вот они! — крикнул Воббегонг. — Бросились. Свора. Отдельные черные запятые становились видимыми не сразу — похоже, что размеры их были порядка метра в поперечнике. Они шли на нижний зонд, не рыская, словно по магнитной наводке.
— Третьему зонду закрепить постоянную дистанцию в сто пятьдесят метров по вертикали!
— Сделано. Тысяча сто во…
Экран нижнего зонда дернулся, задрожал. На нем уже ничего нельзя было разобрать. Зато на верхнем экране было отчетливо видно, как происходит нападение. Тупорылые конусообразные тела налегали на нижний зонд и вцеплялись в него мертвой хваткой. Естественно, в первую очередь доставалось всем выступающим частям: антеннам, датчикам, смотровым линиям, стабилизаторам. Везде, где можно было зацепиться, висело уже по две-три механические твари, нередко друг на дружке. Лемоиды, если это действительно были они, заваливали зонд собственной массой. Нижний экран погас, на верхнем было видно, как черный бесформенный сгусток валится на поверхность.
— Третий зонд — вверх!
Ошеломленные этим натиском, все забыли о том, что связанный заданной дистанцией третий зонд следом за вторым вошел в зону поражения.
— Поднять третий зонд на высоту тысяча триста!
Поздно. На верхнем экране изображение подбитого зонда дернулось, кувыркнулось — и все повторилось.
Тарумов успел прикинуть, что для того, чтобы вывести зонд из строя, лемоидам потребовалось шесть-семь секунд.
Из шести зондов на “Щелкунчике” осталось только три, а между тем лемоидов даже не удалось как следует разглядеть.
— Хорошо, — неожиданно сказал Тарумов, — очень хорошо. Что общего у этих тварей с теми, которые вам уже встречались?
— Внешне — ничего. — Сунгуров вроде бы даже обрадовался, что настал его черед, и он может чем-то помочь. — Наши киберы были много мельче, передвигались прыжками, но не выше, чем в три-четыре метра. Хотя от наших особей как раз и можно было бы ожидать большей легкости
Командир жестом остановил Сунгурова. Это так просто, неужели никто раньше не обратил внимания?..
— Скажите, Феврие, а кого напоминали лемоиды на Пустоши?
“Ох, мальчик, — подумал Феврие, — ты бы меня не дергал. Я сижу в уголке, изредка одобрительно киваю тебе, когда ты на меня оглядываешься, — и я весь тут. Я не знаю, как назовут это медики: какая-то депрессия, вероятно, но мне сейчас не семьдесят лет, а все сто сорок. Моих сил сейчас хватает только на то, чтобы держаться прямо в кресле…”
Но он пожевал губами, собираясь, и медленно ответил:
— Никого. Никого из земных. Биомеханизмы укоренились…
— Все-таки аналогия есть: земные кораллы, — подхватил Воббегонг. — Я хорошо помню ваши отчеты. Помните, был у вас такой второй механик — Поссомай, он обломил ветку и обнаружил внутри биоконденсатор. Только тогда у вас и возникли подозрения о том, что перед вами останки саморазвивающейся биосистемы.
— А какова наивысшая форма жизни на Белой Пустоши? — спросил Тарумов.
— Если туда ничего не занесли, — уверенно продолжал первый помощник, — то на всей планете не найдешь даже инфузории.
— Так, — сказал Тарумов, — а не кажется ли вам, что лемоиды механически репродуцируют наивысшую форму жизни?
— Да, кажется, — оторвался от своих экранов Лодария, — но вряд ли это по плечу малому передвижному киберу. Другое дело, если бы колонией управлял единый мозг…
— В отчетах было упоминание об останках какой-то биокомпьютерной системы на Белой Пустоши, — вставил Воббегонг.
— Ну а мы не успели даже толком оглядеться, — честно признался Сунгуров. — Уж очень наши “краузайчики” были хозяйственные: так и норовили растащить все на составные части и упрятать в свои муравейники. Вездеход разобрали по винтикам, а кроликов отпрепарировали в лучшем виде — по косточкам.
— Минуточку, — остановил его Тарумов. — Тогда сразу же напрашивается вопрос: откуда у здешних лемоидов эта агрессивность, если на Чомпоте, как и на Пустоши, нет зверей?
— Мда, — сказал Сунгуров. — Задачка. Тем более что “Аларм”-то спокойно приземлился на том же самом месте. Вон он, целый и невредимый, валяется на боку и даже попискивает.
Действительно, “Аларм” тоненько маячил внутри шлема, лежащего на коленях у Лодарии, и эти сигналы звучали, как метроном, отсчитывающий секунды. Время шло.
— Хорошо, — встрепенулся Тарумов. — Четвертый зонд спустим на высоту тысяча триста, и ни миллиметра ниже. Так?
Он привычно обернулся на Феврие, но не стал ждать одобрительного кивка, а продолжал:
— Прочешем район плоскогорья. Движение зонда — по спирали. Посмотрим, как они попрыгают. Посчитаем.
— А может, — с надеждой спросил Лодария, — они одноразового действия? Прыгают и разбиваются?