Счет на двоих
Шрифт:
— Почему бы нет, дорогой? Ты ведь не раболепствовал перед ним, как другие. Такое поведение тоже может понравиться боссу, уставшему от глупых подлиз. В конце концов, сменишь работу, если что-то другое подвернется. Тебе еще рано думать о деньгах на похороны, Тед Слоун.
— Я думаю о тех мертвых птицах на берегу, черт возьми. Их так не хватает на столе у Мортона Кэтчела!..
8
Тед убедился: не так страшно быть в списке изгоев у Мортона Кэтчела, противно попасть к нему в фавор. Ты не можешь просто спрятаться,
Теперь все дни проходили в атмосфере постоянного стресса, невыносимого напряжения. У него появились головные боли и спазмы в желудке.
Хуже всего, что Тед не видел результатов своей работы.
— Даже если я стал шлюхой, — жаловался он Дэнни, — мне хочется быть лучшей.
Но все его усилия тонули в бездне.
Случалось, что один из секретарей Кэтчела вытаскивал Теда из туалета, чтобы сообщить: Великий Комбинатор приглашен для интервью с Барбарой Уолтерс в телепрограмме "20/20". Приходилось все остальное бросать и готовить сотню вопросов с ответами (Кэтчел любил круглые цифры), чтобы Барбаре было что спросить, а Кэтчелу — что ответить.
Тед стал засиживаться сверх положенного времени. В данном случае ему пришлось прокручивать кассеты с ранними интервью Барбары Уолтерс, анализировать стиль ее беседы, консультироваться с целым отрядом помощников Кэтчела, выбирая правильную тональность разговора и выясняя детали проблемы. Потом всю ночь перед интервью Тед не спал, ворочался, мучаясь сомнениями, так ли он все сделал.
Кэтчел никогда не давал понять, удовлетворен он работой своих сотрудников или нет. Никаких объяснений.
В такие моменты, когда казалось, что работать вхолостую больше нет никаких сил, Тед начинал перечислять все оскорбительные эпитеты, какие знал. "Свинья!" — один из самых мягких. А однажды вечером он пришел домой с ритуальным фетишем-куклой, купленным в магазине колониальных диковинок, и стал утыкать ее иголками. Но и это не сработало.
— Какого черта! — злился он. — Может, гаитянцы не так это делают?!
Всю весну он ходил сам не свой, с ним просто стало невозможно общаться.
— Разве для этого я просиживал задницу в школе журналистики? — взрывался Тед. — Как я могу писать восторженные пресс-релизы по поводу загрязнения окружающей среды? Видал я их всех…
"Глобекс" не был единственной мишенью его раздраженных выкриков. За короткое время взгляды Теда повернулись на 180 градусов. При каждом столкновении с реальностью жизнь стала казаться ужасающей, изо всех углов пахло дерьмом.
Его стала раздражать квартира, например. "Ужасная берлога!" — это по поводу небольшой двухкомнатной квартирки в фешенебельной части Ист-Сайда, которую они с такой любовью вместе обставляли и декорировали. По словам Теда, она стала "ящиком для обуви", "банкой для сардин", "гробом с кондиционером", "армейским нужником" и так далее.
— Какой здравомыслящий человек согласится здесь жить?
Звуки с улицы вызывали новую вспышку гнева. Тед кидался на стенку. Шумы Манхэттена. Выстрелы в гетто. Сигналы автомашин. Сирены "скорой помощи" на выезде из нью-йоркского главного госпиталя. Музыка у соседей за стеной…
— И в таких условиях мне приходится думать, вкалывая сутками за сорок девять тысяч долларов в год! А строители не могли усилить звукоизоляцию квартир! О Боже!.. Здесь — шум, на улице — рэкет!.. Почему я должен слышать каждый скрип пружины в кровати Спейерсов?!
— Прошу тебя, тише! — Дэнни прижимала палец к губам. — Они же слышат все твои крики!
Во время одной такой истерики Тед запустил чем-то тяжелым в телевизор, когда передавали рекламный ролик концерна "Глобекс".
Дэнни от беспокойства не находила себе места. И она не выдержала такой жизни.
— Если тебе нравится быть истеричным хлюпиком, что ж, отлично! — крикнула она. — Наслаждайся своей беспомощностью! Но только не надо вымещать на мне свою слабость! И нечего крушить мебель и технику!
Может, Тед считал, что он один живет в состоянии постоянного стресса? И Дэнни приходилось нелегко. Каждый день она сталкивалась с одуревшими клиентами, идиотами-судьями, несправедливыми законами. Фирма "Прайт энд Бейкер" не была комнатой смеха. Каждый день она ездила не на пикник. Женщин там не уважали и в грош не ставили. И Тед, конечно, все это знал, но был занят только своими проблемами.
— Как, ты думаешь, я там себя чувствую? Но не становиться же мне неврастеничкой из-за обстановки на работе? Мне все время приходится защищать свое достоинство. И я постоянно держу оборону, — возмутилась Дэнни. — Но я не веду себя так, как ты… Тебе не нравится наша квартира. Все тебя здесь раздражает. И я от этого устала. А чего ты ожидал? Что жизнь будет такой же спокойной и размеренной, как в твоем родном провинциальном городке? Но это не Крещент-Парк и даже не Хапперстаун. Это Нью-Йорк, черт его дери! Манхэттен! "Большое яблоко"! Это самый потрясающий город в мире, и ты платишь отсутствием некоторого комфорта за привилегию жить здесь. Если тебе все так противно, бросай работу, дом… или заткнись… Или просто убирайся! Нечего срывать свою злость на беззащитном телевизоре! — Дэнни выбежала из комнаты.
Когда она вернулась, чтобы убрать посуду, Тед лежал на диване, накрыв голову подушкой; его тело содрогалось от рыданий. Одного ее брезгливого взгляда и гневной тирады было достаточно, чтобы обратить его в панику. Бедный Тед!
Видя такое отчаяние, Дэнни сама разрыдалась.
— Несчастный мой мальчик! — она прижала его к себе. — Я не хотела тебя так обидеть.
Тед повернулся к ней лицом.
— Извини. Это не твоя вина. Просто я не в себе, — он ушел в спальню, где и заснул, так и не раздевшись.
Проспал он четырнадцать часов.
— Послушай, — обратилась к нему Дэнни, когда Тед проснулся, — нам надо поговорить. Все это напряжение разваливает наш брак. Дальше будет хуже, если мы ничего не сможем вместе предпринять.
Они говорили — весь день и еще следующие два дня. Это была долгая, разумная беседа, они анализировали причины кризиса, обсуждали альтернативы поведения… и ничего не решили. Можно взять долгий отпуск за свой счет. Или расстаться на время. Или же Тед просто возьмет себя в руки и успокоится. Никакая работа не стоит того, чтобы себя загубить.