Щит и меч «майора Зорича»
Шрифт:
Именно на таком принципе держалась тайная работа содержателя конспиративной квартиры в Братиславе, местного бесстрашного патриота Штефана Халмовского.
Слово Святогорову:
«Имена многих наших словацких судругов и их деяния обросли фантастическими подробностями.
Я же многих из них знал в лицо, давал задания, координировал их действия, видел боевую работу каждого, так сказать, воочию. Встречался с судругами в Братиславе, советовал им и советовался с ними, потому что дело касалось нашей общей борьбы с фашизмом. Поэтому и рассказать могу, что и как было в действительности.
Мне
Одной из главных явок стал дом Штефана Халмовского, располагавшийся почти что в самом центре города.
Представьте себе хорошо меблированные комнаты, напоминающие гостиные модного ателье. Примерочные кабинеты, тяжелые бархатные портьеры, напольные то ли турецкие, то ли персидские ковры. И среди всей этой роскоши скромный подвижный человек, отнюдь не богатырь с виду, этакий преуспевающий люкс-портной, имеющий самую широкую клиентуру как среди словацкой верхушки, так и среди немецких бонз.
Это и был Штефан Халмовский, хозяин явочной квартиры, один из опытнейших разведчиков. Разумеется, никто из "отцов города" — и местных, и оккупационных — ни сном ни духом не ведал, что именно "вполне лояльный патриот", внешне непоказной человечек, вечно стрекочущий на швейной машинке "Зингер", поставляет нашей группе, а значит, и Генеральному штабу Красной армии ценнейшую разведывательную информацию.
Даже близкие друзья не знали, какая лютая ненависть к фашистам скрывается за застенчивой улыбкой Штефана. Не ведали они и того, что у Халмовского были личные счеты с гестапо, замучившим его родного брата. Тоже коммуниста-подпольщика, который умер под пытками, так и не назвав ни своего подлинного имени, ни тем более имен соратников по борьбе.
А теперь представьте себе картину.
В салоне Халмовский ведет с розовощеким господином далекую от политики беседу, хорошо сдобренную порцией "соленых" анекдотов. Тем временем клиент отказывается от назначенной только что очередной примерки:
"Поймите, батенька. Занят вот так — по горло! Прибывает в порт немецкий транспорт с оружием. За два-три дня надо выгрузить. Что бы вы думали? — Танкетки, батенька, танкетки! А кто мне дополнительный кран выделит? Кто, я вас спрашиваю?"
Портной, конечно, с пониманием относится к сложностям своего заказчика и переносит примерку на более позднее время. И пусть господин принимает свою заботу не до сердца, а лишь до пуговицы старенького сюртука…
Эта работа с клиентом проходит на глазах моего курьера. И я ещё раз убеждаюсь: у Штефана глаз — что алмаз. В людях разбирается не хуже профессионального психолога. Не то что порок — любую слабость в заказчике подметит. С болтуном поболтает по-свойски, мнительному клиенту посоветует лучшего на всю Братиславу лекаря, а с ловеласом посудачит о женщинах, в меру подбрасывая скабрезности. И вот уже выудил: когда и куда прибывает новая часть.
Вполне понятно, что Штефан работал не один, а с боевыми, смелыми, умными и верными помощниками. Он сочетал в себе роль не только содержателя явки, но практически являлся резидентом, у которого была на связи проверенная агентура партизанского отряда и местного подполья. Портной был своеобразным дирижером агентурного оркестра, каждый музыкант которого четко и без фальши играл на своем инструменте. К нему посылались только надежные, проверенные и ценные негласные источники Зорича и его коллег.
Майор тщательно проверял свою агентуру, навещающую «вечно занятого своей работой» братиславского портного. Он боялся провалить эту важную конспиративную квартиру через слабовольного или подставленного противником негласного помощника. Действительно, со Штефаном работали только проверенные и тщательно отобранные агенты майора Зорича.
Они обладали силой воли, глубоко внедренные в нужные партизанам объекты и способные держать язык за зубами даже в случае непредвиденного провала.
Именно через Штефана Халмовского и ему подобных людей советские разведывательно-диверсионные группы и другие партизанские отряды получали самую свежую информацию о переброске гитлеровцами личного состава и боевой техники для подавления главного очага движения словацкого Сопротивления в Банска-Быстрице и самого Словацкого восстания.
Радисты Зорича Слава Бондарь и Нина Чопорова не раз передавали в Центр радиограммы с важным содержимым — полученными секретными материалами от своей агентуры, так необходимыми Киеву и Москве. Реакция на эти «эфирные депеши» была мгновенная. Наши штурмовики и бомбардировщики с точностью до десятков метров накрывали «бомбовым покрывалом» указанные в шифровках цели.
Сбоев никогда не было, что не раз отмечал Центр, — качество информации положительно, работа авиацией проделана с успехом.
Ответы с такими оценками из Киева и Москвы вдохновляли разведчиков, и они с новыми силами брались за очередные задачи по нанесению существенного урона фашистам и их сателлитам, прибывающим в Словакию на помощь «тиссовцам».
Это и был тот предел хитрости разведчиков, который управлялся не силой мускулов, а скорее силой ума.
Одним из самых молодых был в отряде радист Слава Бондарь, которого Зорич очень высоко оценивал. Ценил прежде всего как профессионала и смелого воина. Но, кроме хорошего знания радиостанции с прекрасной работой на ключе и мужественного характера, он был ещё отменным выдумщиком и постоянным балагуром.
Так, однажды Бондарь привел в отряд заблудившуюся и перепуганную, почему-то именно коричневую корову, как раз под цвет рубашки Гитлера. Он нацепил ей на шею найденную на поле недавнего боя немецкую медаль и по поводу награждения предложил партизанам выпить по стопочке сливовицы. Корова то и дело пыталась рогами подцепить болтающийся на шее длинный овал грязного шнурка.
— Видите, видите, и ей стыдно носить нацистскую награду! Она рогами хочет её сбросить, — констатировал Слава-весельчак.