Считай звёзды
Шрифт:
— Выбрось! — отец повышает голос, опустив скрепленные листы на стол. Я невольно сжимаю осколки, не морщась от острой боли. Лиллиан обеспокоенно сглатывает, потянувшись рукой через весь стол к мужчине:
— Митчелл… — шепчет с мольбой, но отец сердится из-за непослушания, отчего выражение его лица значительно меняется. Злость даже в кривых губах. Не может отдернуть руку женщины, поэтому резко встает, заставив меня в испуге отойти в противоположную от его намеченного пути сторону. Отец тяжело шагает в коридор, Лиллиан спешит за ним, желая сыну приятного аппетита, но Дилан так же поднимается, быстро направившись за взрослыми. Стою на месте, прижав к груди осколки. Хмурюсь,
Неужели, расставание моих родителей было настолько ужасным?
Одежда тяжелая, но не спешу в ванную комнату, чтобы в очередной раз принять незапланированный душ. Сначала надо разобраться с вазой. От кашля усиливается боль в висках, утреннее плаванье не пойдет на «ура» для моего организма. Лоб горячий, даже не касаясь его пальцами, ощущаю жар под кожей. Встаю у столешницы, разложив на поверхности стеклянные кусочки, и тянусь к полкам, в поисках клея. Найти его удается быстро, хорошо, что с канцтоварами проблем в нашем доме нет, а вот с лекарствами, конечно, отдельная история.
Поднимаю глаза на небольшое зеркальце с расписными узорами, что висит над плитой, и оставляю клей, изучая свое больно красное лицо. Невооруженным взглядом видно, даже глаза какие-то туманные. Изо рта выходит жаркий пар. Пальцами убираю локоны волос за уши, немного отходя от дела, чтобы провести дыхательную процедуру. Глубокий вдох. Долгий выдох. Мне это помогает.
— Съешь ложку.
— Горько, мам.
Оглядываюсь на обеденный стол, ощутив, как сердце приятно сжимается, ускоряя течение крови в организме.
Кухня тонет в солнечных лучах раннего утра. Девушка сидит за столом, держит на коленях девочку с непослушными после душа волосами. Та трет сонные веки, всячески морщась и отказываясь принимать чайную ложку в рот, а мать смеется, уверяя:
— Мёд повышает иммунитет, а у тебя слабый организм, — пытается сунуть ложку в ротик, но дочка кривляется, ерзая на коленях:
— Горько! — визжит, вертя головой, отчего воздушные локоны скрывают личико. Девушка делает вид, что пробует мёд, и мычит от удовольствия:
— И вкусно, и полезно, — вновь пытается дать дочери, но та ни в какую.
— Какая ты непослушная девчонка! — девушка фальшиво ругается, отложив ложку, и начинает щекотать девочку, которая не может сопротивляться, поэтому её ворчание сменяется звонким верещанием, и мать пользуется моментом, успев сунуть ложку ей в рот.
— Фу! — кривляется, чмокая губами, языком облизывая их. — Фу!
Девушка смеется, и смех заполняет кухню, лишая помещение тишины.
Никого. Стол пустой. Стулья стоят неровно. Помещение, лишенное того самого солнечного света, ведь за окном еще облачно. Тишина. Уголки моих губ опускаются. Что-то знакомо сжимается в горле, перехватывая мое дыхание, но удается лишить себя горечи. Отгоняю мысли, возвращаясь к вазе. Надо занять себя делом. Не люблю, когда отец злится на меня, так что… Приготовлю им чай, они как-то не успели позавтракать из-за меня.
Контролирую мысли, не позволяя прошлому проникать в сознание, пока тело не совсем здорово. Размякла. Начинаю склеивать кусочки вазы, и, несмотря на полную сосредоточенность, напеваю губами, практически шепотом, мелодию. Не помню слов, но в голове сохранился сам мотив. Может, в её записях есть эта песня?
Мама
Отец вряд ли разрешит мне играть и, тем более, петь. Не сомневаюсь: всё связанное с музыкой напоминает про неудачные отношения с матерью, но меня злит ощущение, что мужчина винит во всём именно женщину, хотя в разладе виновны всегда двое. И я убеждена, что одной из причин развода было именно отсутствие непонимания. Творческие люди — сложные. И мои родители таковы. У меня непростой характер, но сожительство с отцом учит смирению. Порой мне кажется, что вот-вот сорвусь, но не на крик, а именно попрошу разговора с мужчиной. Мы не говорим по душам около… О чем это я? Не помню, чтобы мы вообще были эмоционально близки. Думаю, от этого «молчания», игнорирования чужого желания обсудить проблемы брак и развалился. Мама не выдержала «холодность» отца, отец не выдержал «эмоциональность» матери. Поскольку мне приходится жить с мужчиной, то пока не имею права препираться, ведь он оплачивает мои курсы, содержит меня. Но иногда так и хочется человеческого простого общения между отцом и дочерью.
Ваза выглядит хуже, но зато она целая и теперь продолжает стоять в моей комнате с завядшими розами внутри. Я не принимаю душ, лучше подожду до вечера, но одеваюсь теплее. Хорошо, что с собой взяла не только майки. Застегиваю молнию бежевой кофты, спускаюсь вниз по лестнице, чтобы выйти на задний дворик, подышать. Кстати, белье лучше собрать сейчас, вечером обещают дождь. Попробую попросить Лиллиан помочь с глажкой, не сомневаюсь, что она поможет. Обычно девушка сама является инициатором помощи, думаю, ей хочется сблизиться со мной так же сильно, как моему отцу с Диланом. Вот разница в том, что я даю почву для сближения, а вот парень… Не видела, чтобы они разговаривали с момента прибытия сюда. Честно, О’Брайена вообще почти не видно, он уходит утром, возвращается вечером. Гуляет в лесу? Что ж, чем меньше вертится рядом, тем лучше проходит мой день.
Подхожу к стеклянной двери, наблюдая за обстановкой на террасе: Лиллиан стоит у мольберта, рисуя деревья впереди участка, отец сидит в плетенном кресле с ноутбуком и работает над книгой. Хмурые брови. Сжатые губы. Он всё еще сердится?
Выдыхаю, недолго помявшись на пороге, и толкаю дверь, выходя на весеннюю прохладу. Мужчина лишь стреляет коротким взглядом, после которого вновь упирается глазами в экран, а женщина оглядывается, держа в одной руке кисточку, в другой палитру.
Улыбается, не отвлекаясь от рабочего процесса. Складываю руки на груди, проходя босой по деревянной поверхности, и останавливаюсь возле холста, изучая набросок:
— Красиво, — это правда. У Лиллиан талант. Лес и горы выглядят, как настоящие, хотя картина на этапе прорисовки.
— Хочешь, научу? — женщина предлагает. Уже давно пытается дать мне пару уроков, но это просто не моё, так что признаюсь:
— Мне как-то ближе музыка.
— Я так не думаю, — голос отца действует, как подзатыльник, причем не только я ощущаю моральный удар, но и Лиллиан, улыбка которой гаснет. Оглядываемся на мужчину в кресле, что начинает сильнее стучать пальцами по клавиатуре.
— Митчелл, — сдержанно шепчет женщина.
— Закрыли тему, — отец груб, обычно он старается не проявлять подобное при своей девушке. Женщина переводит взгляд на меня, читаю в нем сожаление, поэтому пожимаю плечами:
— Ничего, у меня всё равно особого таланта к музыке нет.
— Вообще нет, — отец шепчет, и я сглатываю, отводя глаза в сторону.
— Митчелл, — голос Лиллиан тверже, но мужчина не поддается её влиянию. Он поднимает голову, сердито взглянув на мой профиль, ведь не смотрю в ответ: