Щупальца Альянса: Увертюра
Шрифт:
Изнывать в заточении – гибель для дисциплины. Особенно, когда от твоего коммодора зависит совсем-пресовсем немного. Спасёт ли Гуттиэрес милый его, да и твоему сердцу крейсер? Убить – может запросто, но спасти?
Коммодор признал резонность сказанного Трентоном. Отказался от суицидального прорыва, как человек умный и трезвомыслящий. Для крейсера это даст хоть какой-то шанс, но для авторитета флотского офицера, согласившегося невесть чего ждать?
Каждый день в кают-компании происходили дискуссии. Выдвигались версии спасения корабля, подвергались критике, неизменно отвергались. Кажется, среди этих версий для Трентона ни одна не прозвучала впервые. На лице его – теперь уже тщательно выбритом, словно застыло
Роль, которую младший специалист Трентон сам собою занял в этих обсуждениях, не способствовала развитию доброго к нему отношения. То была роль критика, ниспровергателя надежд, эксперта по их малоадекватности. Собственных идей он почти не генерировал, а если какую всё-таки высказывал, то сам же её на ходу и разбивал. Невольно создавалось впечатление, будто он нарочно ведёт эмоциональную атмосферу крейсера в сторону пессимизма, безнадёжности, отчаяния. Если даже у Родригеса возникало, что и говорить о других собеседниках!
К счастью, по крайней мере один повод подозревать альянсного спеца в наихудшем – в первые же дни отпал. Доктор Гонсалес придирчиво изучил вирусную и бактериальную флору Трентона с Гаррисом, не заметил там никаких вопиющих аномалий. От нечего делать даже вылечил Гарриса от юрбургского стафилококка – возбудителя латентной формы космонасморка, способной активизироваться лишь в режиме длительного переохлаждения.
А вот и самый тревожный симптом: версии того, что надобно делать, чтобы увести «Антарес» из-под гиблой опеки «Карантина», стали заметно иссякать – а ведь недели не прошло. Некоторые из них повторялись – почти в той же формулировке, что была уже отклонена как несбыточная.
Несколько раз Альварес повторно вносил зарубленную идею о гиперпространственном прыжке. Увы, в наличных условиях – внутри звёздной системы, рядом с орбитой планеты – такой прыжок был ещё более верным шагом к самоубийству, чем попытка состязаться с ксеносистемой.
Монарро никак не мог оставить идею «экранирования» людей, защиты от сканирования системой «Карантин» всего живого на удаляющихся от планеты летательных аппаратах. Инженер требовал проверки экранирующих свойств новых и новых материалов, которые перед тем находил у себя же в подсобке. Трентон ему терпеливо отвечал, что, хотя и рано заявлять о принципиальной невозможности такого экранирования, но все варианты материалов, как-либо применяемых в земных звездолётах, Альянсом уже проверены. С оптимистичным вердиктом: экрана нет.
Когда Монарро настаивал, что все другие воздействия и поля, за исключением гравитационного, хоть чем-то да экранируются, надо лишь поискать подольше, Трентон в ответ указывал, что сканирование физического пространства вокруг планеты происходит словно бы извне, из точки, по отношению к которой всякий вещественный и полевой покров расположен как будто в профиль. Непонятно? Но, к сожалению, факт.
– «В профиль» – это как бы «в сагиттальном разрезе»? – допытывался Гонсалес, но медицинская терминология, непонятная здесь никому, кроме него самого, ещё верней всё запутывала.
– Нет, – утверждал Трентон, – «в профиль» значит «в профиль». И, кстати, уничтожение отсканированных объектов происходит из той же точки. Как именно происходит? Ну, как полное и безостаточное схлопывание населённых людьми объектов куда-нибудь внутрь себя. Вам непонятно? Не мудрено: мне тоже.
Гонсалес тогда подмечал, что идеи неуничтожимости модулей системы и невозможности спастись от их действия слишком напоминают внушённые самосбывающиеся мнения. Трентон же возражал, что решительно
Кастелло надеялся, что «неуничтожимые» модули системы «Карантин» всё-таки можно уничтожить. Невозможно? А если всё-таки попытаться? Трентон замечал, что такие попытки не только обречены, но и не останутся безответными. Слишком настойчивый в её уничтожении объект система в какой-то момент внезапно уничтожает сама. Как именно? Всё тем же неизвестным земной физике способом.
Эстебан считал, что раз «Карантин» фрагментирован, это стоит использовать. Фрагменты его и впрямь нельзя уничтожить? Ладно, зато можно попытаться столкнуть с орбиты, на которой они крутятся. Обстрелять каждый из них тяжёлыми торпедами с тем расчётом, чтобы удар был направлен в сторону планеты – они и попадают с орбиты. Ну, а если торпеды недостаточно тяжелы, тогда постараться правильно разогнать какие-нибудь метеоры… Трентон ему на то возражал, что фрагментированность системы лишь видима, но сия видимость обманчива. «Карантин» целостен, хоть и держится на непонятных науке связях. Нельзя сбить один «фрагмент» – некая сила связывает его со всеми другими.А все вместе слишком тяжелы, чтобы столкнуть их с орбиты. Даже если (чисто теоретически) применить в качестве тарана сам крейсер.
Мадейрос – тот просто тупо повторял: пора прорываться. В смысле, вдруг повезёт? А умереть не страшно, ведь имперский флот ничего не боится (ой ли?), и то, что коммодор до сих пор колеблется – только деморализует экипаж. Озвучивая сию храбрую тираду, пилот красовался. Родригес так и чувствовал распирающее его удовольствие говорить то, что коммодору придётся не по сердцу. Раньше, наверное, сильней опасался? Теперь же, когда крейсер заперт едва ли не навеки безучастной карантинной системой – можно ведь себя проявить, да? Самым-самым. И храбрым, и благородным, и сообразительным – настоящим коммодором. Благо, и ответственности никакой, ведь если Гуттиэрес на твою речь поведётся, гибель экипажа ляжет на его дряхлую совесть.
Алонсо полагал, что система «Карантин» должна иметь хоть какие-то слепые зоны, не всё пространство над Эр-Мангали равноценно перекрывать. Трентон отбросил и эту надежду. Перекрывает, твердил он. Да, полностью. Да, и над полюсами тоже. Испытания недвусмысленно показали. Да, Трентону известно, что земные аналоги оставляют слепые зоны над полюсами. Но это ксенотехнология, она не оставляет.
Коммодор Гуттиэрес, как показалось Родригесу, в наибольшей мере был склонен согласиться с версией Алонсо. Во всяком случае, выслушав её критику Трентоном, он заметно помрачнел. Возможно, до сих пор он держал её в уме, словно запасного туза в рукаве, позволявшего смелей рисковать судьбою «Антареса» ради спасения тех двоих, чьи показания по возвращении пригодятся на трибунале. Двоих-то спасли, но теперь уж не до стратегий судебной самозащиты: рукав оказался внезапно пуст.
У Родригеса тоже была любимая идея, которую он, однако, продумывал в основном самостоятельно, а на общее слушание вынес лишь однажды. Планета Эр-Мангали, на дальней орбите которой вертится и крейсер, и сама карантинная система, создающая всем трудности. Не сыщется ли на планете какого-нибудь ресурса против системы? Ему резонно возразили, что саму систему потому и применили к планете, что нет у неё ресурса, позволяющего противостоять.
Так-то оно так, настаивал он, но всё же планета намного обширнее звездолёта. Находясь на ней, наверное, и думать-то легче. На это ему ответил Трентон, и вновь очень по делу. Сказал, будет с точностью до наоборот. Планета создаст новые заботы, отвлекающие от центральной задачи. Она потребует адаптации к тем порядкам, которые на ней заведены колониальной администрацией и простыми людьми – горняками, отнюдь не большими приверженцами интеллектуальных занятий.