Сципион Африканский

Бобровникова Татьяна Андреевна

Сифакс просто пыжился от гордости, видя, что к нему приехали вожди двух величайших народов мира. Он поспешил сначала к Сципиону, как к более почетному гостю, и сказал, что, уж раз они оба пришли к нему, он хочет примирить их. Публий отвечал, что это очень любезно с его стороны, но он никогда не ссорился с Газдрубалом, а потому и мириться им ни к чему. Сифакс был несколько разочарован. Теперь его беспокоил вопрос, кого из знатных гостей пригласить первым под свой кров. Своим выбором он боялся смертельно обидеть одного из них. Наконец он спросил Публия, не согласится ли тот прийти к нему на пир, куда он пригласит и Газдрубала. Публий весело отвечал, что сделает это с величайшим удовольствием.

И вот смертельные враги, один из которых только

что гнался за другим, оказались в одном пиршественном зале, больше того, на одном обеденном ложе. Вот наконец перед Газдрубалом этот непобедимый Публий Сципион, герой романтических легенд. В Испании он проигрывал ему сражение за сражением. Но и сейчас их борьба не окончена и продолжается здесь, за пиршественным столом. Ибо этот день решит, союзником карфагенян или римлян будет царь Сифакс. Теперь все зависит от умения обоих вождей вести беседу. Газдрубал это сознавал. Он ожидал увидеть Сципиона еще не оправившимся от смертельного испуга, бледным, не владеющим собой. Но он сильно ошибся: никто не мог бы и заподозрить, что за несколько минут перед тем Публий чуть не погиб — так легко и непринужденно он держался. И не только Сифакс был очарован Сципионом, но и сам Газдрубал чувствовал себя так, будто его околдовали. В беседе с Сифаксом Публий обнаружил такую приветливость и обаяние — к этому он имел большие способности от природы, — что несколько дней спустя Газдрубал заметил Сифаксу, что Публий показался ему еще опаснее в дружеской беседе, чем на поле брани ( Polyb., XI, 24 , 4;ср. Liv., XXVIII, 16–18). Но с тех пор с Газдрубалом творилось что-то странное: он не мог без ужаса думать о Сципионе. У него было какое-то смутное предчувствие, что этот человек его погубит. Он содрогался при мысли, что Сципион высадится в Африке, и про себя решил, что сделает все, чтобы ему помешать. Это свидание оказалось роковым для всех его участников.

Публий добился всего, чего хотел, договор с Сифаксом был заключен. Через четыре дня Сципион был уже в порту Нового Карфагена.

ПОГРЕБАЛЬНЫЕ ИГРЫ

Вернувшись из Африки, Публий взял последние мятежные испанские города — Илитургию, Кастулон и Астапу, — которые в свое время предали его отца и дядю. Теперь, когда война была окончена, Сципион хотел почтить память отца и дяди погребальной тризной. Неотъемлемой частью такой тризны были, по римскому обычаю, гладиаторские игры. В те времена подобные игры не считались еще потехой для толпы, но кровавой жертвой духу покойного. Обряд пришел к римлянам от этрусков, которые верили, что дух умершего не будет знать покоя в могиле, если не оросить его прах человеческой кровью.

И вот у Нового Карфагена Публий устроил погребальные игры. Однако вопреки обычаю, он объявил, что не хочет, чтобы у него на глазах погибали купленные за деньги рабы или наемники, продавшие свою кровь; нет, пусть на тризне в честь его отца и дяди сражается только тот, кто сам захочет. Во всякой другой стране подобное предложение казалось бы нелепым и странным. Но не в Иберии. Кровная месть, обида или просто желание показать свою храбрость побуждали испанцев принять участие в страшном турнире.

Дикое и мрачное то было зрелище: в качестве зрителей собрались римские воины, на арену вышли иберы, убранные сверкавшим на солнце золотом. Среди них внимание Сципиона привлекли двое: один — могучий воин, другой — совсем еще юноша. Он стал их расспрашивать и узнал, что поединком они хотят решить, кому достанется власть над племенем. Ему стало жаль их, и он предложил разобрать дело и решить все мирно. Но они отвечали, что между ними кровь. Видя, что уговоры бессильны, он разрешил им драться. В битве пал младший ( Liv., XXVIII, 21).

ВСЕ ОПЯТЬ НА КРАЮ ГИБЕЛИ

Вот уже много месяцев с самой весны Публий Сципион не знал ни минуты покоя — битва при Илипе, неотступное преследование врагов до самых берегов океана, устроение дел в стране, поездка в Африку, во время которой он подвергся смертельной опасности, и сейчас же после возвращения — суровая война с непокорными испанскими городами — все это напряжение вдруг разом сказалось. Публий занемог, ему становилось все хуже, и вскоре друзья почти отчаялись в его спасении.

По Иберии пронесся слух, что Сципион болен, при смерти, а затем — что его уже нет на свете. И тут все в стране перевернулось. Все вокруг Публия держалось лишь им самим. Испанские вожди знать не знали никакого Рима. Они были связаны особыми узами только со Сципионом. Римские солдаты уже много лет воевали вдали от родины, успели забыть ее, стали чужими для Италии, не были приучены к суровой римской дисциплине, не признавали над собой никакой власти, но чтили как бога только Публия Сципиона. Сципион был тем магнитом, который связывал всех. Едва его убрали, все распалось во мгновение ока.

Узнав о смерти Публия, Андобала и Мандоний немедленно отложились и стали грабить союзные римлянам племена. Мало того. Мятеж начался среди самих римских солдат. Близ реки Сукрон стоял небольшой отряд в восемь тысяч человек. Это был резерв. Они давно не принимали участия в битвах; их развратило безделье, они умирали от скуки и теперь начали громко жаловаться, что не получают, как другие, доли в добыче. Жалованье им тоже перестали платить. Услыхав о смерти Сципиона, они заволновались; несколько ловких демагогов стали сеять среди них смуту. Солдаты наконец открыто взбунтовались, перестали повиноваться офицерам и передали власть демагогам. Те не остановились перед предательством и попытались войти в сношения с Андобалой и Мандонием ( Polyb., XI, 29 , 3; Liv., XXVIII, 27 , 17). Римские военачальники были в ужасе, но помешать мятежникам было некому: Гай Лелий и Марций были близ Гадеса, где заперся Магон, а Силан не знал, что делать. Казалось, гибель неизбежна.

Но божество, как всегда, пришло на помощь римлянам. Внезапно, когда все уже погибало, Публий пришел в себя. На него разом обрушились все дурные новости: он узнал об измене иберов и собственных солдат. Молниеносно в его голове родился план действий, и он начал проводить его со своей обычной стремительностью.

Он велел как можно скорее собрать деньги для уплаты мятежникам. Затем послал к ним трибунов с приглашением явиться за жалованьем в Новый Карфаген. О том, что Сципион выздоровел, никто ничего не знал. Предложение пришлось как нельзя более кстати. Во-первых, у солдат не было денег, во-вторых, они боялись бродивших вокруг иберов и очень хотели укрыться за могучими стенами Нового Карфагена. Они решили, что, как только их впустят в город, они захватят его. Мятежников особенно обрадовало известие, что Силан с войском выступает из Карфагена против восставших испанцев. Теперь город остался беззащитным.

С такими приятными мыслями они вступили в Новый Карфаген. Их встретили трибуны, приветливо с ними поздоровались, и каждый пригласил к себе одного из вожаков мятежников. Восставшие сочли это за добрый знак: несомненно, в городе их боялись. Ранним утром, пока они спали, Силан действительно вышел из города, но они не знали, что войска Сципиона заняли ворота Нового Карфагена, а все их вожаки были схвачены. Ни о чем этом мятежники не догадывались и, когда утром их разбудил звук трубы, ничего не подозревая, бросились на главную площадь. Солнце уже взошло, и вот они увидели, как со всех сторон появляются вооруженные легионеры и оцепляют площадь. Они оказались в ловушке. В смятении они бросились вперед и тут на возвышении перед собой увидели Публия Сципиона, которого считали мертвым. Они окаменели.