Сеанс длиною в жизнь
Шрифт:
Вдоволь нарыдавшись, я покинула свое убежище. Скоро должна была прийти мать, а объяснить ей от чего лью горькие слезы, я никак не могла. Объяснил бы мне кто?
В голову пришла одна отчаянная мысль – сходить к той самой Домне. Отчего-то я была уверена, что со всех жителей нашей деревни мне сможет помочь только она, и не ошиблась.
Ноги сами привели меня к известному на всю округу дому, вот только войти в него у меня не находилось сил.
– О, Васька, а ты чего кругами ходишь, понадобилось чего? Или так, поглазеть на местную пропащую душонку решила?
С самокруткой в руках, на пороге собственного покосившегося от времени дома,
Домна была очень красивой молодой женщиной, такой красивой, что я даже иногда мечтала, чтобы моя мать была на нее похожа, а я на маму. Она редко покрывала свою голову платками, как это было принято, чаще на ней можно было увидеть что-то из мужского гардероба – то шапку-ушанку с яркой звездой в центре, то немецкую каску, то шлем танкиста, а иногда и шлем летчика. Она легко примеряла на себя мужские наряды, прогуливаясь в мужской компании по местным улицам, весело хохоча в ответ на плевки и оскорбления женщин, которые готовы были ее растерзать. Она всегда была приветливой и милой, хотя мама говорила, что это лишь от того, что Домна все время в пьяном угаре.
Так было не всегда…
Умница и красавица, черноволосая, кареглазая, статная. Она была мечтой практически всех парней в нашей округе. Каждый мечтал иметь при себе не жену, а картинку, всем на зависть, во времена, когда красоты было не так уж и много. Ее длинную тяжелую косу чуть ниже спины, мечтала иметь у себя на голове каждая девушка. А ее малиновые уста (по деревне даже слухи ходили, что они всегда пахли этой самой малиной), не давали спокойно спать ни мужчинам, ни женщинам. Одни – мечтали, другие – завидовали. А вдобавок ко всему, она была очень работящей, все-все в доме родительском помогала и за чтобы не взялась – все ладилось. В общем – кровь с молоком, да еще трудяга каких поискать. Два в одной, так сказать. Кто б о такой жене не мечтал? Кто бы не ревновал к такой, мужей?
Но она, вдобавок ко всему, была еще и очень хорошо воспитана. Ей чужого не нужно было, а свое она заполучила без особого труда. Так в свои шестнадцать с небольшим, она выскочила замуж за Петьку Курносого, сына местного мельника. Мужики - расстроились, бабы – успокоились.
Жили они душа в душу, и снова на зависть всем. Вот только Господь ребеночка им не посылал. Но они не отчаивались, все равно радовались каждому дню. Всегда и везде вместе. Всегда с улыбкой и поклонами. Всегда со счастьем в глазах. Пока не пришла война…
Петька в свои тридцать с небольшим пошел добровольцем защищать нашу родину, а Домне, как всем женщинам, ничего не оставалось делать, как молиться за супруга, да верно ждать. Ждала. Верно, честно, преданно. Больше года ждала, пока ей не сообщили что муж ее погиб в бою. Погиб как герой. Спасая чью-то жизнь, Петька сам нарвался на вражескую пулю.
Видно в тот момент у нее в голове что-то и сломалось. Спустя ровно девять дней, на протяжении которых ее никто не видел и не слышал, она появилась на деревенских улицах в компании нескольких довольных солдат. На голове у нее была фуражка, из-под которой свисала небрежно заплетенная коса, на лице истерическая улыбка, а в руках самокрутка. Деревня вновь разделилась на два лагеря. Женщины – возненавидели доступную девицу пуще прежнего. У мужчин вновь появилась, теперь уже более реальная, надежда на свой счастливый шанс оказаться в объятиях страстной красотки.
Вот и тогда, стоя у своего дома, она была прекраснее всего самого прекрасного, что я только тогда знала. Даже в мужской шинели и даже с растрепанными волосами, и даже без счастливого блеска в глазах.
– Я… я …
Признаюсь, ее обращение ко мне застало врасплох, но не заметить у своего двора, снующую туда-сюда девицу, было бы глупо с ее стороны. А еще, я безумно удивилась, что она знает мое имя. Странно, но мне всегда казалось, что она не видит никого и ничего вокруг, а все, что было «ДО», специально вычеркнула из головы, чтоб не беспокоило.
– Что, немцы язык откусили? – весело улыбнулась она. – Они могут.
А у меня едва не остановилось сердце, а в голове - «Откуда она знает о немце?». А потом - «Господи, я вовсе сошла с ума, мы же ведь воюем с немцами!»
– Нееет… просто… – С чего бы начать? – Просто, мне очень нужно с вами поговорить.
До этого старательно избегая взгляда глаза-в-глаза, я впервые смело уставилась на Домну.
– Поговорить? – Домна откровенно удивилась, а по ее лицу я четко прочла что-то похожее на - «И кто-же отпустил ко мне, такой пропащей, такое юное, наивное создание?» - Ну, раз «поговорить», проходи в дом. Я уже успела промерзнуть, так что на улице с тобой говорить нет ни какого желания.
Мои ноги моментально сделались деревянными. Я не могла ступить даже шага нормально, мне хотелось убежать. Я плохо понимала, что я делаю во дворе этой женщины, но какая-то незримая сила, толкала войти в этот дом. В котором, как я надеялась, развенчаются все мои тревоги и страхи.
Как и весь дом снаружи, внутри комнатки были тоже неухоженными. Везде копоть и грязь, а в дальней слышались мужские не трезвые голоса. В воздухе витал стойкий запах перегара и табака.
– Дома, это ты? – донеслось из закрытой двери.
– А кто же еще!
– А сваргань что-нибудь к столу, что-то мы проголодались. Да и без закуски не лезет уже.
– Хорошо. Как только приготовлю, позову. – Раздраженно отрезала Домна, и тут же обратилась ко мне. – Ну что ж, я тебя внимательно слушаю.
Даже не пытаясь приступить к «готовке», Домна просто разместилась за пустующим кухонным столом и придвинула табурет мне. Ее черные глаза, казалось, видят меня насквозь. По телу пробежались мерзкие мурашки, а речь отнялась. Только вот мои глаза бегали в разные стороны, словно у воришки, боясь задержаться на чем-то одном.
– Слушай, Вась, я, конечно, не против твоей компании, но, если честно, уже отвыкла от каких-либо гостей, кроме мужиков. Так что ты давай выкладывай, чего пришла, а нет - тогда не отымай у меня время. – Не очень ласково, даже грубо, начала наш разговор Домна.
– Да, конечно. – Я виновато опустила глаза и чуть дыша, прошептала. – Вы простите меня, но кроме вас, мне с подобным вопросом не к кому обратиться. Какая разница между настоящей любовью и … и… распутством?
Когда я это говорила, думала проглочу собственный язык и больше никогда в жизни не смогу произнести ничего более глупого. Дожидаясь хоть какого ответа, я за секунду прокляла сотню раз свой порыв прийти в этот дом. Я ненавидела себя за все, что творила весь день. А еще, мне было безумно страшно, что эта роскошная женщина сейчас отругает меня и с позором выставит вон. Но Домна меня поразила.