Седьмая встреча
Шрифт:
Серьезность его поступка дошла до Горма, когда он, проснувшись в самолете, увидел внизу лоскутное одеяло, которое, вероятно, было Америкой. Перед сном он выпил несколько рюмок рома «Капитан Морган». Тело и голова болели. Во сне он видел мать, которая нагишом шла по Стургата, она плакала и выкрикивала его имя. На площади собралось много народу. Он пытался спрятаться, но из всех окон на него с презрением смотрели глаза отца.
Когда самолет приземлился, Горм обнаружил, что во всех аэропортах висят одинаковые указатели. Таблички и ограждения
Горм нашел агента, державшего табличку с названием пароходства, — он добрался до цели.
Теплоход стоял в Сан-Педро среди старых шхун и парусников, выстроившихся вдоль причалов. Агент показал на белое здание с развевающимся норвежским флагом и сказал, что это их «Церковь» [23] .
Капитан оказался приземистым человеком с живыми глазами. Угадать его возраст было трудно. Может быть, лет сорок. Но диалект у него точно был бергенский. Он быстро смерил Горма глазами, прежде чем взять его документы.
23
Так норвежские моряки называли свое представительство в чужих портах.
— Первый рейс в двадцать три года?
Горм кивнул.
— Видно, долго не мог решиться?
— Я закончил Высшее торговое училище.
Капитан поднял брови. Губы растянулись, наверное, это должно было означать улыбку. Она была похожа на растянутую резинку, какие надевают на банки с вареньем.
— На твоем месте я не стал бы здесь этим козырять.
Раскатистое «р» в слове «козырять» резануло ухо. Горм не успел ответить, капитан уже перешел к деловой части разговора.
— Паспорт?
Горм достал паспорт, капитан изучил его и оставил без комментариев.
— Юнга Гранде. Триста девяносто пять крон в месяц. Этого тебе должно хватить. Можешь снимать, сколько надо, два раза в неделю между Лос-Анджелесом и Ванкувером.
— Как это «снимать»?
— Мы здесь так говорим. Ведомость лежит в кают-компании. Телеграфист выдает деньги и получает расписку. Еще что-нибудь?
Горм знал, что у него было много «еще чего-нибудь», но не мог вспомнить и отрицательно помотал головой.
Ему предстояло делить каюту с другим юнгой-новичком, каюта была на самой нижней палубе. Только через неделю Горму удалось встретиться глазами с этим парнем. Все звали его «Мальчишка». Он был из Хамара и старался держаться незаметно. Это было самое приятное.
Их путь лежал в Сан-Франциско, а оттуда через Тихий океан в Гонконг.
Сан-Франциско! Золотые Ворота, мост, вынырнувший из тумана. Канатная дорога на крутых улицах. Припаркованные машины с чурбаками под колесами, чтобы они не скатились по склону. Дома как маленькие крепости и замки. Люди всевозможного
Еще в море Горм решил, что победит трусость и позвонит домой из «Церкви». Пока он ждал соединения, у него вспотели руки, он вспомнил запах корицы, чего-то безвкусно-сладкого, что было связано с детством, и у него защекотало в носу.
В желтом блокноте, который всегда был при нем, Горм записал все, что хотел сказать. Он пытался предугадать вопросы родителей. Матери. Или отца. Самое трудное было угадать, что скажет отец.
Трубку сняла Марианна. Услыхав его голос, она тут же заплакала.
— Горм! — Металлический голос, казалось, доносился из космоса.
— Марианна! Ты дома?
— Да. Я теперь работаю здесь в больнице. Все… Мы с Яном… Мы… И мама почти все время лежит в постели.
— Она больна?
— Не больше, чем я. — В голосе Марианны послышалась неприязнь.
— А Эдель, она тоже живет дома?
— Она? Еще чего! Ее и след простыл! Как, впрочем, и твой. Где ты сейчас?
— В Сан-Франциско.
— О Господи! Мне бы там оказаться! Как у тебя дела?
Шуршащая близость. Голос Марианны! Горм мысленно увидел ее в платье, которое она надевала 17 мая, и в студенческой шапочке. И перед алтарем в подвенечном платье. Ее торжествующее лицо. Вспомнил, какой она бывала мрачной и неприступной, если у нее что-то не ладилось. И теперь через всю Атлантику и Америку он видел, как у нее опустились уголки губ, а ее несправедливые, презрительные слова исключили всякую близость между ними.
— Можно мне поговорить с отцом? — спросил Горм.
— Вы с ним одного поля ягоды! Все мужчины одного поля ягоды! — крикнула Марианна, и связь прервалась.
Горм стоял с молчащей трубкой в руке. Ждать было бессмысленно, поэтому он спокойно положил трубку на место. И поделом ему. Чего еще он мог ожидать от звонка домой? Он надеялся поговорить с отцом и узнать, что отец обо всем этом думает. Но не получилось.
Матросы читали норвежские газеты. Кто-то, видно, получил почту. Все попрятались. Даже крутые ребята из Роттердама присмирели, получив долгожданные письма.
Но были и такие, кто, как и он, не получили ничего. Те шумно утешались бильярдом и настольным теннисом. Горм же нашел утешение в кофе и вафлях, которые всегда примирили его с действительностью.
Вечером он все-таки написал домой. Надо было воспользоваться случаем и отправить письмо до того, как они выйдут в море. Он сочинял легкие фразы о погоде и ветре. Перечислял названия городов, которые им предстояло посетить по другую сторону Тихого океана, — Гонконг, Манила, Сингапур.
Мимоходом он сообщил, что в газете «Шёфартстиденде» по четвергам сообщается местонахождение всех норвежских судов. Может, им захочется узнать, где он находится в то или иное время. О телефонном разговоре с Марианной он не упомянул.