Седьмая встреча
Шрифт:
— А если ты упадешь у нас на пути? — Она забыла сказать ему «вы», теперь она говорила грубо.
— Обещаю упасть не на пути, — сказал он и взялся за дверь.
Женский вариант Буббена внимательно смотрел на него. Потом она шагнула в сторону, схватила с полки что-то белое и бросила Горму. Сжатые кулаки властно уперлись в бедра.
— Господин Гранде, вы серьезно нам мешаете! Вымойте руки и наденьте на себя белый халат!
Несколько часов спустя, когда акушерка держала ребенка за ножки вниз головой и раздался
А когда ее, завернутую в простынку, положили ему на руки, он понял, что принимал участие в чем-то, о чем ему будет трудно писать с иронией в своем желтом блокноте. По лицу у него катились слезы, и уже давно.
Турид улыбнулась ему измученной улыбкой. Акушерка и сестра оживленно переговаривались, словно только что познакомились с коллекцией модной одежды сезона. А Горм плакал. Наконец он спросил, правильно ли, что девочка такая маленькая и выглядит больной.
— Уважаемый господин Гранд, девочка совершенно здорова и она большая! — сказала акушерка и надменно улыбнулась.
Горм осторожно сунул указательный палец между крохотными пальчиками и почувствовал тепло тонкой кожицы и царапанье малюсеньких совершенных ноготков.
Он вспомнил один случай из своего детства. В Индрефьорде. Он залез на дерево и вынул из гнезда птенчика. И долго сидел на ветке, держа его в руках. Птенчик был теплый и чудной. Осматривая тонкую кожу, пронизанную жилками и покрытую порами, Горм понял, что никогда в жизни не видел такого беспомощного существа. Он осторожно положил птенчика обратно в гнездо. Но вечером мертвый птенчик почему-то лежал под деревом. Все лето Горм считал, что это его вина. Птенчик умер, потому что он брал его в руки.
Теперь все было серьезно. На нем лежала ответственность за этого ребенка, с ним ничего не должно было случиться.
Девочка открыла темные глазки. Казалось, она смотрела на него из темноты матки, словно еще не попала в этот мир.
Я первый человек, которого она видит, подумал он, забыв о том, что пишут в книгах о зрении новорожденных.
— В кого у нее такие темные глаза? — робко спросил он и положил девочку Турид на грудь.
— У всех новорожденных такие глаза. Со временем они изменятся, — сказала акушерка.
— Добро пожаловать, Сири! — сказала Турид и тихо засмеялась.
Горм посмотрел в широко открытые зрачки ребенка и тоже засмеялся.
И тут в его сознании всплыла другая картина. Это длилось одно мгновение. Он видел глаза Руфи.
После рождения Сири мать совершенно изменилась. Горм больше не слышал, чтобы она жаловалась на боли или плохое самочувствие. Все вращалось вокруг ребенка. О сыне Марианны она даже не вспоминала.
Пока Турид была свободна от работы в школе, мать начала длительный и непростой процесс — она хотела сделать из Турид настоящую даму. Хотела изменить ее манеру одеваться, привычку говорить на диалекте и прическу.
Она не критиковала Турид, но вносила обстоятельные
Сири было почти два года, когда Турид начала встречаться со старыми подругами, как она их называла.
Однажды Горм, вернувшись из поездки, не застал ее дома. Мать встретила его словами, что его жена пошла в ресторан и танцует там с другими мужчинами. Танцует, прижавшись к своим партнерам, в самых дорогих платьях от «Гранде & К°». Это ей рассказала подруга по книжному клубу.
Горм отмахнулся от этих глупых сплетен.
— А почему тогда ее постоянно нет дома?
— Меня тоже постоянно нет дома.
— Но ты же работаешь!
— Турид тоже уже начала работать, — отрезал он.
— Насколько мне известно, по вечерам она не работает. Но это верно, у маленькой Сири днем нет родителей. У нее есть только я!
— Первый раз слышу, чтобы ты на это жаловалась. Раньше тебе это нравилось. И ты сама предложила, чтобы мы жили в одном доме.
Мать разрыдалась, и кончилось тем, что он попросил у нее прощения. Но он решил не рассказывать Турид об этом эпизоде.
В субботу после коньяка со стариками Горм записал в своем блокноте:
«Его мать была женщиной, которой следовало искупить неисчислимое множество грехов и которая не имела способности, необходимой, чтобы искупить их. Вместо этого она перелагала свои грехи на других. Он поймал себя на мысли, что может стать похожим на нее, и ему стало неприятно. Однако нельзя отрицать, он несколько дней злился на нее за то, что его жена танцует с другими мужчинами».
Горм первый раз употребил слово «мать» в желтом блокноте.
К нему Турид относилась по-прежнему. Но стала реже посещать контору, где она уже давно очаровала всех служащих. Когда Горм пытался искать ее близости, она часто бывала усталой или спешила проверить сочинения, пока Сири спит.
Однажды субботним вечером в сентябре, когда мать, как обычно, уехала в санаторий, Горм, вернувшись из конторы домой, застал у Сири незнакомую няню.
— А где хозяйка? — смущенно спросил он. Для него это была новость.
— Не знаю. Но она оставила мне номер телефона.
Он узнал номер и попросил няню немного задержаться. И пошёл в ресторан, где Турид собиралась встретиться с подругами, только затем, чтобы убедиться, что Турид танцует в объятиях высокого брюнета. Хорошо хоть, что это не Турстейн, подумал он и ушел.
Он вернулся домой и отпустил няню. Потом прошел к спящей Сири. Она вспотела, и светлые волосики прилипли ко лбу. Он приподнял перинку и убрал волосы со лба.
На мгновение она проснулась, пробормотала «папа» и снова заснула. Он посидел возле нее при затененном свете лампы с эльфами, которая принадлежала Эдель. Почему никто её не выбросил? Ведь абажур давно прогорел.