Седьмая встреча
Шрифт:
Уве еще некоторое время бранился, потом сдался, пожелал ей «доброй ночи» и положил трубку.
Руфь сидела спиной к Горму. Он встал и повернул ее лицом к себе.
— Руфь, — сказал он, баюкая ее в своих объятиях. — Руфь…
Она не могла взглянуть на него. Что-то было испорчено, осквернено, опозорено.
— Ты мне веришь? Я должен знать, что ты мне веришь, — сказал он, помолчав.
— Да, — глухо проговорила она и уткнулась лицом ему в грудь. Его холодная кожа покрылась пупырышками. Но он держал ее
Когда они оба немного успокоились, он встал и начал одеваться. Отчаяние, охватившее Руфь, было сродни смертельной опасности, которую нельзя предотвратить.
Он натянул на нее джемпер и всунул ее руки в рукава, словно одевая ребенка. Она поняла, что сейчас заплачет.
— Хочешь, чтобы я сразу ушел? — спросил он.
— Нет, я хочу, чтобы ты остался!
— Это я и хотел услышать, — прошептал он.
Через некоторое время он сказал:
— Окажи мне одну услугу, а то я, взрослый мужчина, разревусь у тебя на глазах.
— Что я должна сделать?
— Иди в ванную и оставайся там, пока я не уйду. Пока я тебя вижу, у меня не хватит сил расстаться с тобой, хотя, конечно, тогда, в машине, ты была права. Помнишь, ты сказала, что это не пойдет на пользу ни мне, ни тебе. Но теперь ты хотя бы увидела меня таким, какой я есть. — Он попробовал улыбнуться.
Руфь сидела в ванной, пока не услыхала, как за ним захлопнулась дверь. Она выглянула в комнату, увидела пустую кровать. Бутылку, пятно на столе и орхидею. Но его не было.
Она подошла к шкафу. Там висела только ее куртка. Всхлипывая и спотыкаясь, Руфь подошла и открыла окно. Внизу текла волна из человеческих голов. Люди шли группами или парами. Одиночек почти не было. Горма нигде не было видно.
Руфь успела на последний автобус, идущий в их городишко, но ей пришлось тащить до дому чемодан, потому что такси уже не ходили. Дождь то падал отвесно, то стелился параллельно земле, и ее любовь к этой северной части страны подверглась серьезному испытанию.
Квартира была пуста, но на столе лежала записка от матери. Она приезжала в гости и забрала Тура с собой на Остров. В морозильнике лежит рыба, домашний хлеб и морошка.
Ничто не свидетельствовало о том, что Уве уехал куда-то далеко, его машина была припаркована у дома. Пока Руфь снимала с себя мокрую одежду и ставила чайник, она размышляла, где он может быть.
Неприятный запах напомнил ей, что помойное ведро давно не выносили, поэтому она снова надела сапога и вышла на улицу. Закрывая крышку мусорного контейнера, она заметила за занавесками пустой квартиры в первом этаже движущиеся тени. Там внутри горел неяркий свет.
Невидимые часы взялись тикать, отсчитывая время наступившего в душе ледникового периода. В той квартире не могло быть неяркого света. Там должно было быть либо тем но, либо
Руфь осторожно опустила крышку контейнера и вернулась в подъезд. Дверь в нижнюю квартиру легко открылась. Неужели я это вынесу? — подумала она и зашла в прихожую.
Там горел свет, дверь в большую комнату была приоткрыта. Руфь услыхала их, еще не войдя в комнату. Любовная игра была в самом разгаре. По знакомым звукам Руфь поняла, что Уве вот-вот будет удовлетворен.
Ей удалось мобилизовать все силы. Она подняла руку и, не промахнувшись, нажала указательным пальцем на кнопку выключателя. В комнату хлынула волна света.
Руфь могла представить себе на тюфяке в углу комнаты любую женщину, только не жену ректора Берит. На ведерке с белой матовой краской валялись ее трусики. Другая одежда была разбросана так, будто ее разметал ветер.
Когда Берит повернулась, чтобы прикрыть наготу, у нее на талии обнажились складки жира. На лице у Уве было написано страдание: видно, своего он так и не получил.
Руфь охватила глупая дрожь, передавшаяся рукам и ногам. Хорошо, что она была в сапогах, они-то и не позволили ей упасть. Она шагнула к ним и наступила на бюстгальтер Берит. При ярком свете он казался огромным, резинка была растянута.
Руфь остановилась, когда ее сапог коснулся ноги Уве. На щиколотке у него был белый шрам. Однажды она поцеловала этот шрам. Сейчас Уве полулежал на Берит, опираясь на руки и на колени, налившиеся кровью глаза уставились на Руфь. Он, видно, давно не брился.
Его ли взгляд, а может, главным образом, охватившая ее усталость дали ей понять, что пора ставить точку. Приняв это решение, Руфь снова смогла дышать.
— Я только хотела узнать, подать ли вам кофе сюда или вы предпочтете подняться наверх, — охрипшим голосом сказала она, хотя слова ее прозвучали очень отчетливо.
Поднимаясь по лестнице, она опиралась о перила и думала, что вода в чайнике, наверное, уже выкипела. На кухне ее встретил пар. Она выключила плитку, сняла чайник с конфорки, сбросила сапоги и рухнула на стул.
Бедный Уве! Она ведь давно все знала. Почему же тогда она так возмутилась? Или это было не возмущение? А знобящее чувство свободы?
Руфь смутно помнила свои огорчения. Бессонницу, грусть, равнодушие к Уве или отвращение к нему. Но их симптомы давно исчезли, остались одни тени. Теперь ею владело единственное желание: скорее бы все было кончено. Этот нарыв следовало поскорее вскрыть.
Желание всегда проявлять сдержанность мешало Руфи раньше понять, что ей надо спасать себя. И не то, что случилось в нижней квартире, заставило ее очнуться. Оно только сделало все очевидным. Встреча с Гормом — вот что открыло ей глаза.