Седьмой ключ
Шрифт:
— Что вы, что вы, Юрочка, все так! — Ксения кивнула Вере. — Верынька, пойдите поговорите, а мы пока с девочками все тут приберем.
Глава 5
Монстр
Ксения, задумавшись, вертела в руках апельсин, когда Машка, разомлевшая от шампанского, изрекла, растягивая слова:
— А я на станции Ми-ишку встретила. Он мне та-а-акое сказал…
— И какое такое он сказал? — все еще поглощенная своими мыслями, обронила Ксения.
— Чтоб я уезжала отсюда. Он сказал, тут
Ксения медленно подняла на нее глаза… и без звука осела на пол.
На Машкин крик Юрасик одним прыжком был возле Ксении. Бережно поднял беременную и перенес на кровать. Испуганные девчонки жались в дверях, но в комнату Вера их не пустила. Бледная как полотно, она только, как заведенная, повторяла про себя: «Господи, что же делать? Что делать? Вдруг роды?»
Ксенин живот мерно и ровно дышал под тоненькой тканью платья. Пульс был учащенный, но вполне ритмичный. Через минуту она тихо охнула и открыла глаза. И тут же прикрыла рукой.
— Милая, как ты? — стоя на коленях возле ее кровати, Вера боялась вздохнуть.
— Ничего… какая-то внезапная слабость. К перемене погоды, наверное… — еле слышно ответила та и приподнялась на подушке.
— Ты лежи, Ксенечка, тебе нельзя шевелиться. Машка, умолкни! — сердито бросила Вера через плечо всхлипывающей Манюне, которая просунула голову в дверь.
— Это я, я во всем винова-а-ата, — канючила та, утирая слезы тыльной стороною ладошки.
— Никто… не виноват, — с усилием выговорила Ксения. — Сейчас отлежусь — пройдет.
— Боже, я уж думала преждевременные у тебя начались, чуть с ума не сошла! — Вера поднялась с колен и присела в ногах кровати.
— Нет, ребеночку моему спешить некуда, — слабо улыбнулась Ксения. — Он у меня умница — знает, что время еще не пришло.
— Ксенечка, ты уверена, что все в порядке?
— Может, я вас быстренько в Москву отвезу? — предложил растерянный Юрасик, который не знал, как себя вести и что делать, глядя на ее вздымавшийся и опадавший живот.
— Не беспокойтесь, не надо. Это просто слабость, пройдет. Пусть вам Маша… Машенька все расскажет. Все, что узнала… Пусть. А я полежу.
Она слабо махнула рукой, мол, хочет остаться одна… Все на цыпочках вышли из комнаты, и Вера плотно прикрыла дверь.
— Манюня, детка, да что с тобой? — она с удивленьем глядела, как Машка беззвучно рыдает, закрыв руками лицо и стараясь громко не всхлипывать, чтоб только не беспокоить Ксению.
— Про что это Ксения велела тебе рассказать? — Юрасик нерешительно приблизился к девочке, не зная, как ее успокоить. — Ну? Чего ты? Такая хорошая… Эй, отставить рев! Копать от забора до обеда! От меня до следующего пня шагом марш!
Машка не выдержала — фыркнула и тут же опять захлебнулась слезами. Потом кое-как утерлась платком, уселась за стол и рассказала о своем разговоре с Мишкой.
—
— А ведь я, похоже, знаю, где это место… — Вера вскочила и закружила по комнате. — Ну, то есть, это, конечно, только предположение… но все говорит за то, что там оно!
— Что «оно» и где это «там»? — хмуро вопросил Юрасик, не глядя на сестру.
— То место в лесу, где эта гадость может быть спрятана. Мы с Алешей как-то утром на дачу шли, а мимо целая колонна машин проехала. Грузовик военный, крытый брезентом, там еще солдатики возле борта сидели, я помню, а за грузовиком иномарки. Знаешь, «крутые» эти. Целая кавалькада. Они в самый бурелом с бетонки свернули. Там не ездит никто. И помню еще — Мишка на велосипеде за ними ехал. Точно он!
— Солдатики, говоришь? — Юрасик наконец поднял голову, по-видимому, удовлетворившись созерцанием своих кулаков. — Ладно, сеструха, пошли-ка поговорим. Девицы, вы тут за хозяйкой нашей приглядывайте. Если что — сразу ко мне, — и они вдвоем скрылись в Вериной комнате.
Был уже поздний вечер, когда вернулся Алеша, когда вышла из своей келейки Ксения, вышла и опять легла. Девочки накормили Алешу ужином и сидели тихо как мышки. Они умирали от любопытства: о чем ведут разговор Веткина мама с американским дядюшкой…
А разговор за плотно прикрытой дверью вспыхивал, как костер: то Юрасик, то Вера, выходя из себя, пытались доказать что-то один другому, потом затихали, и беседа их теплилась, тлея искорками изредка долетавших слов, но чей-нибудь возмущенный возглас разжигал ее снова…
Наконец Ветка не выдержала: сказала с рассеянным видом, что хочет перед сном подышать свежим воздухом, выскользнула из дома и на цыпочках пробралась к раскрытому окну маминой комнаты — как раз над речным обрывом. Понимая, что делает плохо и мама таких ее действий совсем не одобрила бы, Ветка все же не смогла устоять перед распиравшим ее желанием подслушать этот взрослый, таимый от всех разговор.
Она примостилась на корточках, вжалась спиной в кирпичный фундамент, затаив дыхание и боясь пошевелиться. Так и сидела, ни жива ни мертва, и слушала, тишину — в разговоре возникла длинная пауза. Наконец очень близко, прямо над головой, громыхнул голос дяди — видно, он встал как раз у окна:
— Да, да, что ты на меня глаза вылупила?! Спалить его к чертовой матери!
— Сжечь дом? Да ты с ума сошел! — мамин голос даже немного охрип от волнения.
— Конечно, я понимаю: как принимать решение, как нужно действовать, вы в кусты… Ох, эта рассейская манера — лучше сгнить заживо, лишь бы ничего не менять! Вот и киснут, и киснут, и грызут себя, и грызут… Соплями изойдут от сомнений, но чтоб сделать что-то простое, конкретное — это ни-ни. Не трогайте нас, мы такие тонкие, такие сложные и духовные… Страшно — аж жуть!