Седьмой ключ
Шрифт:
— Ты прости меня, милая. Не в себе я! Внучке моей, Маринушке, худо совсем. Уж я молюсь, за нее, молюсь… — она снова истово перекрестилась на храм и положила низкий поклон — откуда только взялась в ней такая легкая гибкость…
— Уж свадьбу ее назначили. На второе августа. А Манька-злодейка взяла — и в одночасье ее Митьку-то и отбила! Околдовала мужика! Это дело известное. Тут ведь… Кто только по тропинке-то по той не ходил? Проторенная тропинка — испокон веку в этих краях этим ходом хаживали.
— Как ходом, бабушка?
— Известно каким! К колдуну! За приворотным зельем. Кого хошь могут к тебе присушить, а надоел — так и прочь
— А что же батюшка ваш, ничего с этим сделать не может? Разве не существует против колдовства никаких церковных обрядов? Особых молитв? Должна ведь быть от такой беды православная защита?
— И-и-и, миленькая… — старуха подняла на нее помутневшие глаза — в них стояли слезы. — Для того еще вера нужна — крепкая вера, чтобы в церковь за этим прийти. Нужно себя превозмочь, во всех грехах своих, которые от рожденья от самого, слезно покаяться. Ничегошеньки не скрыть. Поститься, молиться, что ни день. Батюшку слушать. Если надо, епитимью, которую на тебя наложат, принять. Это работа, милая, а кто в таком деле — душевном — работать захочет? Нынче как? Раз — повернули кнопочку — и телевизор тебе! Программы разные. Интересно! Опять же, город близко. А там — чего нет?! А это — церковной жизнью по правде жить, на ней стоять — нет, это не для попрыгунчиков. А нонче все прыгают — с одного на другое. Вот так!
— Но разве вы, человек мудрый, видящий, что с внучкой делается, не можете ей глаза открыть? Объяснить, чем ей такое грозит. Разве она сама себе враг и сил не найдет, чтобы выкарабкаться?
— Ох, и не говори! — старуха безнадежно отмахнула рукой. — Вот ты говоришь — сил найдет. Не-е-е, миленькая! Силы-то — они от бесовского наговора иссякают. Воля у человека падает. А это ведь самая что ни на есть сердцевина — воля-то… И потворники дьяволовы про то лучше нас знают. Косют под корень! В сердцевину бьют. Да. Так что Маринка моя меня не послушает. Она ведь сама избалованная — не захочет себя превозмочь. И делать потом — что ни день, что ни день… Не! Им, теперешним, быстро надо! Время такое, говорят, быстрое. Вот и…
Она снова махнула рукой и, понурясь, побрела прочь от церкви. Но не пройдя и пяти шагов, приостановилась и оборотилась к Ксении.
— Не серчай на меня, прости грешницу! Совсем я плоха стала. Повалила меня беда эта. Душа со злом бороться не хочет — ослабла душа.
— Как это вы говорите, со злом бороться не хочет? Вы же молитесь — какое ж тут зло?
— А что я на тебя напустилась как собака какая — это ж разве не зло? В человеке много всякого варится, а он — знай — должон из тьмущи этой дорожку свою находить. Себя самого тащить — сам не потащишь, никто не вытянет! Да. А у меня руки опускаются — вот злоба-то и накипает. Прям волной иной раз хлестнет — уж едва выгребаюсь. А ты завтра-то приходи, милая! Батюшка наш хороший, хошь и молодой. Только он в эти дела не ходит — стороной обходит. Мал еще — силов не скопил.
— То есть, как это? Куда не ходит?
— Да, супротив колдовства. Он, по правде сказать, — тут старуха понизила голос до шепота и огляделась: не слышит ли кто? — он, миленькая, поперек их идти боится. Он у нас — человек новый, приход этот у ево первый… Может, оно и правильно. Всяк свою силу знай! А то поспешишь — людей насмешишь. Да и то — здешние случай
— Это как — своротил?
— А так. Это в старину было — еще до революции. Был тут сильный колдун, а тут почитай во всякие времена колдовали… Ну вот. А тот больно власть над местами этими взял. И священник… как бишь звали его? Не попомню, прости, Господи! Он на пути того встрял. Хотел от сетей его молодую хозяйку усадьбы освободить. Она к ему, сердечная, прибегла, молила: батюшка, выручай! Ну, он и…
— А как звали эту молодую хозяйку? Случайно не Евгения?
Ксения вся подобралась, как гончая, что напала на след…
— Не помню, миленькая… Да на что тебе? Она в той усадьбе жила, что в Свердловке на горе стоит. Там теперь только погань всякая ночами гуляет… Да. Вот через них-то — через колдунов такое и делается — где было чего — там и нет! Порушено все…
— А священника того… который пытался ее спасти… Не отцом Арсением звали?
— Отцом Арсением? Может, и так. Я про то много не знаю. А так — память в народе живет. Ну вот, пересеклись их дорожки, и колдун батюшку как есть опрокинул. Тот попивать стал — да быстро так — в две недели сгорел! Во! Горячка сделалась у него, из города за ним приехали забирать, а он кричит, народ клянет на чем свет, крестом машет… ну, крестом-то наперсным — направо, налево… По лбу, по лбу народ поприкладывал — не один лоб, говорят, в кровь рассадил! Еле его повязали. Не-е-ет, с колдуном сходиться — дело опасное. Надо силу большую иметь.
— А он не имел?
— Вот, выходит, и не имел! С тех пор так и сгинул — не слыхали боле у нас про него.
— А что стало с той хозяйкой усадьбы? Известно о ней что-нибудь?
— Ой, я, миленькая, не скажу. Вроде померла она вскоре. Да, вроде руки на себя наложила! Только могилы ее здесь нигде нет. Муж ее, он из старых дворян был, знатного рода… только как звали не помню. Память слабая стала. Ну вот, он муж-то ее, здесь лежит.
— А где, бабушка?
— Да, тут вот, за храмом. Здесь издавна хоронили — возле церковной ограды. Наша церковь старая — восемнадцатого века, да! Тут и священники лежат, царствие им небесное, и купцы из тех, что побогаче. Тут и Четвериков, владелец свердловской фабрики. В Свердловку внуки-правнуки его приезжали из самого Парижа. Во Франции живут. Поглядели, сюда, к могилке его, приходили — и обратно. Не воротишь старого-то… Ох, чтой-то заболталась я…
Старушка повернулась, чтобы идти: явно не хотела продолжать разговор. Но Ксения поспешила ее обогнать и заступила дорогу.
— Еще одно слово, бабушка! Извините, что беспокою вас, но… вы обмолвились о некой Инне… Ведьмой ее называли. Кто она, и неужели вся деревня и вся округа знают, что там-то и там-то колдунья живет? Неужели нет тут никакой тайны и каждый может к ней обратиться?
Старуха медленно подняла на Ксению свои тусклые глазки. Только теперь они смотрели зорко, цепко смотрели…
— А почто она тебе? Инна та.
Ксения на секунду смешалась: признаться старухе или оставить свой подлинный интерес при себе. Она хорошо помнила Верин рассказ о колдунах и не сомневалась: Вера упоминала женское имя Инна. Но, чувствуя, как цепляют и колют ее невидимые крючочки старухиного взгляда, решила своей собеседнице всю правду не открывать.
— Это чистое любопытство. Понимаете… вы меня так поразили! Я и не предполагала, что в современных деревнях так развито колдовство…