Седьмой круг ада
Шрифт:
– Сергеев не мальчик. Ждал смены дольше, подождет еще!
И не понять было, чего в этих словах больше: черствости или упрямства? И что заставляет так неузнаваемо меняться людей: Фролову в тот момент казалось, что того добрейшего, деликатнейшего Бориса Ивановича, которого он знал когда-то раньше, на свете больше не существует…
В Лондоне дел и впрямь накопилось много. Разрешение их потребовало от Петра Тимофеевича всех тех качеств, без которых немыслим коммерсант и финансист. А поскольку опыта было все-таки маловато, компенсировать его приходилось усердием, работой по двадцать часов в сутки. Да и странным было
Выслушав по возвращении Фролова отчет о работе, принесшей, кстати, солидную прибыль банкирскому дому, старый финансист удовлетворенно резюмировал: «Что ж, слава богу, не обманулся в вас – умеете!» И глаза его потеплели, зажглись добрым, знакомым по прежним временам светом. В одно мгновение Борис Иванович стал самим собой, прежним. Он, увы, не помолодел, наоборот, показался Фролову совсем старым, по-своему беззащитным человеком. Он больше не скрывал своей слабости. И Петр Тимофеевич понял, что все это время Жданов не просто проверял его деловые и человеческие качества, но еще и готовил к самостоятельной работе и что поездка в Лондон была для него последним, успешно сданным экзаменом.
Борис Иванович, точно подтверждая его мысли, еще сказал:
– Теперь я отпущу вас в Константинополь с чистой совестью, зная, что там, а потом и в Крыму вы не наломаете дров. Вы – финансист, и этим все сказано! Поезжайте… Засим мой вам последний вместо напутствия совет. Вам теперь долго, неизвестно до какого срока, предстоит быть не Фроловым, а Федотовым. Врастайте в этот образ поглубже, даже в мыслях будьте Федотовым.
Совет на первый взгляд из разряда не самых значительных. А если разобраться – мудрый. Ибо все, что оставалось теперь за спиной, принадлежало Фролову, а у Федотова, который готовился сейчас сойти с борта океанского лайнера на праздный и шумный константинопольский берег, отныне начиналась новая жизнь.
Что ж, по трапу пришвартованного к пирсу парохода спускался Федотов, совладелец банкирского дома, уверенный, знающий себе цену человек, отныне не только вслух, но и мысленно называющий себя чужим именем.
На пирсе его окружила шумная толпа турок: одни предлагали эфенди (то есть господину) услуги носильщиков, другие представляли лучшие отели Константинополя, третьи уговаривали воспользоваться фаэтоном, каретой или автомобилем… Небольшой, состоящий из двух чемоданов багаж «эфенди» разрешил поднести к поблескивающему лаком автомобилю.
– Гранд «Рю-де-Пера», – коротко сказал он шоферу, – отель «Пера Палас».
Услышав это, неотстающая, назойливая толпа, почтительно отступив от автомобиля, притихла: господин, пожелавший остановиться в самом фешенебельном отеле города, уже одним этим вызывал к себе уважение.
Часа через два в номер к приезжему постучали. Это был Сергеев. Они молча крепко обнялись и некоторое время стояли так. Потом, держась за руки и тоже молча, внимательно посмотрели друг другу в глаза:
– Когда я узнал о том, что произошло с твоей семьей…
– Не надо, – мягко остановил Фролова Сергеев. – Извини, но любое упоминание об этом болезненно. Мне почему-то все время кажется, что пока я не побываю в Питере и не увижу их могилы… – Он задохнулся, обреченно
– Это разговор долгий: слишком много мы должны поведать друг другу. Скажи пока одно, главное: как ты?
– Как рыба на берегу, – грустно усмехнулся Сергеев. – Задыхаюсь и не чаю вернуться домой, в родную стихию. Ждал вот тебя…
– Я чувствовал это. Но раньше никак не получалось.
– Да, я знаю. Кроме того, мне передали личное письмо Феликса Эдмундовича. Он просил не раскисать, собраться. А ведь было дело, пошел вразнос. Стыдно.
– Все, с кем мне доводилось говорить о тебе, понимают это, – сказал Фролов. – Дома ты быстро, прочно станешь на ноги.
– Вот то-то и стыдно! Вынудил товарищей нянчиться с собой, как с маленьким. – Он помолчал и нерешительно предложил: – Если не очень устал с дороги, может, пройдемся? Город тебе покажу…
– Сам хотел попросить тебя об этом, – улыбнулся Фролов.
Константинополь оглушил его. Во время утренней поездки на автомобиле уличный шум был не так заметен. Теперь же казалось, будто город только тем и занят, что воспроизводит шум. Под звуки оркестров маршировали, громко топая, солдаты стран-победительниц, оккупировавших Турцию, – англичане, французы, американцы… Покрикивали на зазевавшихся прохожих, громко щелкали бичами арбааджи – константинопольские извозчики, на них в свою очередь кричали полицейские… Взвывали на все голоса клаксоны автомобилей. Что-то пели, кружась в священном танце, дервиши. Бодро покрикивали, расхваливая свой товар, уличные продавцы каштанов. От них не отставали кафеджи – продавцы кофе. Из распахнутых дверей кафе, где подавали крохотные шашлыки и плов из барашка, доносился лязгающий рев престарелых механических органов и оркестрионов… Бродячие музыканты выводили на флейтах тягучие восточные мелодии, им вторили заунывным пением продавцы птиц и сластей… Все это сливалось в один общий невообразимый гул.
– Да нет ли здесь уголка потише и для российского глаза привычнее? – взмолился наконец Фролов.
– Есть. И называется, представь, «Уголок», – ответил Сергеев. – Его русские держат. И в основном – для русских. Тем более зайдем, что и пообедать пора, там борщ подают отменный, уверен, что ты такого давно не едал!
«Уголком» оказался ресторан, чем-то напоминающий первоклассные московские рестораны прежних лет, только в миниатюре. Среди посетителей у Сергеева оказалось много знакомых. Пока чопорный, затянутый в черный фрак метрдотель провожал их к свободному столику, Сергеев то и дело с кем-то здоровался, кому-то издали кланялся, кому-то дружески помахивал рукой. Нельзя сказать, чтобы это понравилось Фролову. Он уже корил себя, что согласился зайти сюда, и, когда они присели за отдаленный стол в углу, прямо сказал Сергееву:
– Жаль, что ты не предупредил меня раньше о своей популярности: нам бы не следовало появляться здесь вместе.
– Я бывал здесь с десятками своих клиентов и просто знакомых, – успокоил его Сергеев. – Для делового разговора места лучше, чем ресторан, не найти.
Подавали в «Уголке» не мужчины-официанты, а женщины – молодые, красивые и нарядные.
– Из эмигрантских, прочно осевших в Константинополе семей, – пояснил Сергеев. – Все с одной целью: привлечь любым путем посетителей – такого больше нигде нет.