Седьмой круг ада
Шрифт:
– Не смейте! – с возмущением крикнула Наташа.
Дудицкий пил и пьянел прямо на глазах. Что-то бормоча, он вновь потянулся к Наташе. Но не устоял на ногах, свалился на пол.
С отвращением и ненавистью посмотрев на него, Наташа ушла. Остаток ночи она провела на вокзале и в шестом часу села на поезд. Снова бежали за окном залитые дождем поля...
Примерно в это же время, очнувшись после недолгого зыбкого сна, генерал Слащов начинал новый день жизни… Начинал по обыкновению с молитвы – короткой и небрежной.
Чувствовал себя генерал плохо, настроение было подавленное.
«Яков, помоги девочкам! Юнкер Нечволодов».
– Юнкер ты мой… – пробормотал он задумчиво. – Как ты там без меня? – расслабляясь и в то же время испытывая тревогу за любимого человека, одного-то по-настоящему на всем белом свете и любимого, думал Слащов. – Кого родишь ты мне, пьянице? Святой Боже, лишь бы все обошлось, было хорошо! Нет ничего такого, чего не сделал бы я ради этого!..
В памяти вдруг высветилась давно забытая картинка раннего детства. Мама, красавица мама, как-то вдруг непривычно подурневшая, с коричневыми пятнами на лице и большим животом, кормит его, пятилетнего, с ложечки, а он изворачивается, шалит…
«Ну, Яшенька, ну, милый! – улыбаясь, просит мама. – Всего-то одну ложечку еще, за маму! Прошу тебя, милый. Мне сейчас отказывать нельзя – мышки ушки отгрызут!..»
Потом, подрастая, он еще долго помнил поразившую его фразу с «мышками-ушками» и никак узнать не мог: но почему, откуда взялось это поверье, что беременным женщинам в их просьбах отказывать нельзя? Так и не узнал…
«Яков, помоги девочкам!..»
Сколько раз в одном только Крыму доводилось ему водить в атаку своих солдат. Шел впереди цепей в распахнутой генеральской шинели на красной подкладке, пощелкивая семечки, не пряча от свинца распахнутую грудь, и жизнь была не дорога, и смерть не казалась страшной: что жизнь, если Россия пропадает!.. Приятелю Сашке Вертинскому, чьи песни были сродни кокаину, смеясь, говаривал: «Пока у меня хватит семечек, Перекопа не сдам!» И ведь не бахвалился, нет. А теперь жить надо: родит Нина сына – это ли не величайший смысл бытия!
«Яков, помоги девочкам!..» Слащов почувствовал, как суеверно и больно, до холодной испарины на лбу, замирает сердце.
Девять ранений, пять от германцев, четыре от своих: не шутка! Вызвал заспанного адъютанта.
– Как фамилия этого… – нетерпеливо и сухо прищелкнул пальцами. – Ну, дезертира этого. Девушки вчера приезжали…
Адъютант на мгновение задумался:
– Красильников, ваше превосходительство!
– Передайте коменданту лагеря…
Он сделал паузу, и поручик, демонстрируя привычку всего адъютантского племени на лету подхватывать начальственные мысли, с торопливой готовностью спросил:
– Расстрелять?
– На фронт! – тихо сказал он. – Да-да! На фронт!
Шагнул к божнице, преклонил колени, истово прошептал:
– Господи, спаси и сохрани жену мою… даруй мне сына… – И как будто очищалась душа, и как будто сам он вновь на свет нарождался.
Глава двадцать шестая
В Чесменском
После шумной деникинской ставки, наполненной громкими голосами, криками, бестолковой беготней, табачным дымом и стуком офицерских сапог, Чесменский дворец своей тишиной и чинной неторопливостью напоминал монастырь в час воскресной молитвы.
И только лица, приближенные к Врангелю, знали, что в ставке главкома назревает крупный скандал.
Генерал Артифексов, пригласив к себе в кабинет начальника севастопольской морской и сухопутной контрразведки полковника Татищева и начальника снабжения генерала Вильчевского, говорил:
– Я сейчас от его превосходительства, он крайне взволнован! Уже несколько дней, как вам было предложено выработать необходимые контрмеры. И что же? От вас, господа, не поступило ни единого предложения. Ваша демонстративная бездеятельность наводит на определенные размышления.
Еще два года назад Артифексов был всего лишь казачьим сотником. Штабная работа на Царицынском фронте сблизила его с Врангелем. В дальнейшем Артифексов по своей воле последовал за бароном в Константинополь, где делил с ним горечь изгнания. Зато теперь он генерал для особо важных и ответственных поручений при главнокомандующем! Даже самые ярые недоброжелатели не могли не отдать должное уму и зоркости молодого человека.
Однако блистательная карьера не вскружила голову генералу. Должно было произойти нечто исключительное, чтобы он, неизменно уравновешенный человек, заговорил с такой резкостью. И ведь произошло!
Днями на имя главнокомандующего было доставлено письмо из Константинополя. Представитель главкома генерал Лукомский сообщал:
«Глубокоуважаемый Петр Николаевич!
Случилось то, чего я больше всего опасался: Сергеев оказался человеком в высшей степени недостойным. Здесь, в Константинополе, он показывал некоторым лицам свой проект приобретения судов флота и землечерпательных караванов, на котором Ваша резолюция: «Принципиально согласен…» и т. д. Если это узнают союзники…»
Некоторое время назад Артифексов именем главкома потребовал от начальника контрразведки доставить в Севастополь если не авантюриста Сергеева, так хотя бы документ, способный скомпрометировать барона. Сергеев бесследно исчез. Было отчего схватиться за голову: не дай бог дойдет до союзников, злосчастный проект с резолюцией Врангеля. Они расценят это как тайную игру против них.
Барон Петр Николаевич Врангель всегда был предельно осторожным человеком, а вот в случае с Сергеевым чутье подвело его: начертал на документе неосторожную резолюцию. Тогда она ему казалась ничего не значащей и в общем-то пустячной. А теперь…