Седьмой круг

Джиллиан Алекс

Быстро набросив рубашку, девушка обернулась. Выражение его лица скрывала тень от пологов, спадающих с высокого балдахина, но она всем существом чувствовала его растерянность. Стараясь не замечать пристального мужского взгляда, Элизабет продолжила одеваться. Подбросив дров в камин, она заставила себя подойти к кровати. Ее холодная рука легла на лоб Мельбурна, который так и сверлил ее своими глазами. В них была целая гамма чувств, понять которые, Элизабет была не в силах.

– Температура снова поднимается. - с тяжелым вздохом заметила она, встретившись, наконец, с его неотступными глазами. Наверно, целую вечность они, молча, изучали друг друга. Болезнь стерла с лица графа отпечаток надменности, жесткая лини рта расслабилась, и она отметила, что губы у него очень красивые и чувственные, брови высокие и изогнутые, выразительные

глаза насыщенного синего цвета, девичьи длинные пушистые ресницы, придающие суровому лицу особое очарование, благородные высокие скулы, волевой подбородок с ямочкой и морщинками вокруг рта, говорящие о том, что когда-то этот человек умел смеяться. И любить, и дарить нежность. Он мог стать хорошим отцом и мужем. Но у него отняли даже надежду на это. Он причинил ей много зла, но в этот момент, Элизабет забыла про себя, и думала только о нем, остро чувствуя всю ту боль, что довелось испытать этому мужчине. Она не хотела, чтобы он умер, даже, если это лишит ее последней надежды на освобождение. Ее пальцы скользнули с горячего лба, и нежно коснулись щеки.

– Вы очень красивы, милорд.
– признала очевидный факт Элизабет Невилл. Наверно, что-то такое промелькнуло в ее взгляде, но Мельбурн вдруг переменился. Глаза его потемнели, и знакомое выражение жесткости отразилось в глубокой синеве его глаз. Перехватив ее пальцы, он грубо сжал их, а другой рукой схватил за влажные распущенные волосы и рывком приблизил к своему лицу.

– Не смейте играть со мной, миледи.
– прошипел он онемевшей от ужаса Элизабет.
– И не думайте, что за пару ласковых взглядов и слов я отпущу вас. Вы совершили ошибку, не убив меня. И вы еще пожалеете об этом.

Задохнувшись от обиды и боли, девушка растеряно смотрела в злое лицо, искренне не понимая, чем вызвала подобную ярость.

– Я уже жалею, милорд.
– тихо сказала она. Мельбурн расслабился и отпустил ее.

– Вот так-то лучше. Больше всего я ненавижу притворство. - сказал он, глядя на нее из-под опущенных ресниц. Долгая беседа и лишние эмоции ослабили его, и он чувствовал себя разбитым.

– В моем отношении к вам никогда не было притворства. Я всегда откровенно ненавидела вас. И не без причины, смею заметить.

– Так почему помогаете сейчас?
– его глаза требовали ответа, и Элизабет снова смутилась. Она и сама не знала, что заставляет ее бороться за его жизнь.

– Роберт рассказал вам.
– неожиданно осенило Ричарда. Сжав кулаки, он выругался, испепеляя ее своим взглядом.
– Чертов ублюдок. Сплетник. Я приказал ему молчать.
– сыпал ругательствами граф.
– И что же, леди Элизабет? Вы пожалели меня? Бедного несчастного графа, с которым судьба обошлась так жестоко. Вы поставили на кон свою свободу, уступив ложному чувству сожаления. Это глупо, черт возьми. Вы - дура, миледи. Я вас не пощажу, не смотря ни на что.

– Что вы, сударь, я не жалею вас. Вы недостойны ни жалости, ни сожаления. - гордо приподняв подбородок произнесла Элизабет.
– Я устала от перепадов вашего настроения. То вы нежны, то вдруг набрасываетесь на меня с обвинениями, забывая о том, что в данный момент ваша жизнь в моих руках. Я не желаю больше говорить с вами.

Девушка отвернулась, и прошла к столу, где стояла тарелка с травяным отваром.

– Вы должны это выпить.
– холодно сказала она, присаживаясь на край кровати, и поднося к его рту ложку с отваром. Мельбурн повиновался. У них обоих не осталось сил, чтобы и дальше препираться и спорить.

Утром она проснулась посреди ночи от его криков. Вскочив со своего неудобного ложа, девушка подскочила к постели, на которой метался больной граф. Его глаза были закрыты, все тело сотрясалось, холодный пот струился по лбу, пересохшие губы невнятно бормотали какие-то слова и фразы, поровой срываясь на крик. Все мышцы напряжены, руки хаотично мечутся по постели, словно пытаясь поймать кого-то, одеяла сбиты, на повязке проступила кровь. Головой мужчина вжимался в подушку, в припадке запрокидывая подбородок кверху, одеяло смятым комком валялось в ногах. Испуганно вздохнув, Элизабет попыталась удержать его, тщетно убеждая графа услышать ее и успокоиться. Но он был силен, и после двух трех попыток Элизабет отлетела в другой конец комнаты. На такой случай Рипли оставил ей настойку опиума. Это было крайней мерой, но Мельбурну помогло. Каким-то чудом ей удалось влить наркотик ему в

рот, и спустя какое-то время он успокоился. Девушка перевела дыхание, и занялась его раной, которая выглядела еще более воспаленной, чем накануне, но не открылась, что уже радовало. Промокнув выступившую кровь, Элизабет обработала безобразный шов мазями и сменила бинты на чистые. После она обтерла липкое от холодного пота пылающее тело графа влажной тряпкой и накрыла одеялом. Подкинув дров в камин, и напоив больного лекарством, девушка обессиленно села рядом с ним, прислушиваясь к хриплому тяжелому и неравномерному дыханию. Черные волосы Мельбурна разметались по подушке, черты лица заострились, он все еще бредил, но уже не так исступлённо и агрессивно. Элизабет удерживала одеяло, чтобы он не скидывал его, и время от времени протирала лоб смоченной в уксусе тканью. На какое-то мгновение граф затих. Элизабет перевела дыхание, вглядываясь в изможденное лицо. Убрав прядь темных волос с его лица, она покачала головой, чувствуя себя бессильной, слабой, ни на что негодной.

– Как мне помочь тебе, если ты сам этого не хочешь. - прошептала она с горечью. В ее голове мелькнула шальная мысль, что, может быть, граф не просто так выдвинул такие условия.... Он хотел смерти, но сам не мог.... И выбрал ее для своего освобождения.

– Мари.
– внезапно вырвалось из его пересохших губ имя жены, и сердце девушки болезненно сжалось. Опустив голову на подушку, она легла рядом с ним. Ее ладонь нашла под одеялом его руку и крепко сжала ее. Ей было больно и тягостно от осознания того, как сильно страдает ее жестокий мучитель, не в силах вырваться из кошмара, в который его погрузила гибель жены и сына. Но еще тяжелее было осознавать то, что Алекс никогда не любил ее так, не мстил за нее, не страдал. Никто не любил Элизабет Невилл, и не шептал в агонии ее имя.

– Мария.
– снова повторил Мельбурн. Но теперь это был вопль отчаянья, безнадежной скорби. Его голова дернулась, лицо исказила гримаса муки.
– Мария. Нет, не надо. Не уходи.
– тело мужчины снова задрожало, но на этот раз от рыданий, с изумлением поняла Элизабет. Боже, как же тягостно было смотреть, как содрогаются плечи властного холодного тщательно владеющего собой мужчины от безудержных горестных рыданий.
– Прости меня.
– продолжал бормотать в бреду граф, и слезы текли из-под плотно сжатых черных ресниц по суровому, искаженному нечеловеческой мукой лицу.
– Любовь моя. Любовь моя.

Элизабет продолжала крепко сжимать его руку, одновременно притягивая его, прижимая к своему плечу. Ее пальцы зарылись в его волосы и успокаивающе перебирали жесткие черные пряди. Может быть, было что-то безумное в ее порыве, но есть то, чего мы не пожелали бы и врагу. И теперь девушка знала - ее боль ничто, по сравнению с агонией в которой пребывал граф со дня нападения на его замок барона Ридсдейла, ее мужа. Мужа, предавшего ее, и ставшего причиной всех бед, что свалились на слабую девушку. Она не оправдывала Мельбурна, но сейчас ее душа плакала вместе с ним. В ее мягких теплых объятиях Ричард Мельбурн успокоился. Уткнувшись носом в изгиб ее шеи, он снова прошептал имя своей жены и затих. Не размыкая рук, обнимающих ее врага, Элизабет Невилл уснула, согревая его теплом своего тела. Именно так и застал их утром доктор Рипли, явившись проведать больного. Пожилой лекарь не сразу разглядел в постели графа его вынужденную сиделку. Издав изумленный возглас, мужчина подошел ближе и тронул девушку за плечо. От его взгляда не укрылась непристойная близость полуобнаженных тел, сплетенных в объятиях. Он мог ожидать чего угодно, но не этого. От его прикосновения Элизабет не проснулась. Ее лицо прижималось к черноволосой макушке графа, и равномерное тихое дыхание шевелило его спутавшиеся кудри. Приглядевшись, врач понял, что нет никакой интимности в объятиях спавших. Обоих сморила усталость. Тяжелая, видно, выдалась ночка.

– Миледи,- шепотом позвал Рипли. Ему было необходимо осмотреть пациента, а она мешала, закрывая собой доступ к телу больного.

– Сэр.
– испуганно прошептала девушка, распахнув еще затуманенные сном глаза. Она вскочила с кровати, как молодая лань и метнулась в сторону остывшей ванны. Там на маленькой скамье лежал ее передник, который она не одела накануне и кружевной белоснежный чепец.

– Простите, доктор. Он бредил и метался, мне пришлось успокоить его. Я дала ему опиум, и ненадолго он утих, но потом снова начал кричать.