Седьмой круг

Джиллиан Алекс

Но думою, влекущей к свету рая,-

Ведь здесь ничто не в радость нам с тобой,

Плененным красотой, что, как живая,

По-прежнему смущает наш покой".

Элизабет с досадой захлопнула потрёпанный томик, лежащий на коленях, и взглянув на безмятежное лицо спящего графа Мельбурна, резко поднялась со стула, на котором проводила большую часть своего времени, читая не приходящему в сознание уже несколько дней графу. Его рана затягивалась, воспаление и жар спали, но он по-прежнему не возвращался в реальный мир, прибывая в другом измерении, во

власти грез. Утром лекарь снял бинты, чтобы дать ране подсохнуть, и с тревогой заметил, что, если в ближайшее время Ричард не придет в себя, они могут потерять его. И это было так обидно после всех трудов и бессонных ночей, в течении которых она билась с его горячкой, забывая о себе, отдыхе и сне.

– Ты упрямец, граф Мельбурн.
– глядя на исхудавшее лицо, проговорила Элизабет в гневе. Как так может быть? Его тело выздоравливало, болезнь отступила, но он все равно умирал. Это несправедливо и нечестно по отношению ко всем, кто молился за него эту долгую неделю, кто ухаживал за ним, мыл, согревал, обрабатывал раны и кормил с ложечки. Что держит его там? Элизабет знала ответ. Он повторял его постоянно. Имя своей жены. Иногда с отчаяньем, иногда с мольбой, рыдая, смеясь, проклиная. Не демоны, а эта женщина держала в плену его душу. Элизабет поняла бы, если проклиная в ярости, грозя смертью и возмездием, граф бы выкрикивал имя Алекса Флетчера, погубившего все, чем он дорожил, но это имя ни разу не было произнесено.

Положив томик с поэмами Франческо Петрарко на стул, девушка прошла к окну и распахнула узкие створки бойниц, впуская порыв влажного и холодного ветра. Холмы и долины, простирающиеся за пределами замка, были покрыты первым снегом. Элизабет полжизни отдала бы за одну конную прогулку. Снова почувствовать ветер в своих волосах и упоительное чувство свободы, сыграть в снежки со своими младшими братьями, обнять отца. Скорбят ли они по ней? Помнят ли?

Ветер шевелил распущенные по плечам волосы девушки, раздувая грубые кружева дешёвого свободного платья, нашитые на высокий воротник. Закрыв глаза, она окунулась в воспоминания, чудесные воспоминания о днях, когда была счастливая и свободна.

– " Высокая награда, древо чести,

Отличие поэтов и царей,

Как много горьких и счастливых дней

Ты для меня соединила вместе!

Ты госпожа - и честь на первом месте

Поставила, и что любовный клей

Тебе, когда защитою твоей

Пребудет разум, неподвластный лести?

Не в благородство крови веришь ты,

Ничтожна для тебя его цена,

Как золота, рубинов и жемчужин.

Что до твоей высокой красоты,

Она тебе была бы неважна,

Но чистоте убор прекрасный нужен.

Но я отчаиваться не намерен

Я знаю малой капли образец,

Точившей мрамор и гранит усердьем.

Слезой, мольбой, любовью, я уверен,

Любое можно тронуть из сердец,

Покончив навсегда с жестокосердьем".

– Это прекрасно, Элизабет.
– хриплый голос заставил девушку вернуться из мира грез. Она резко захлопнула ставни, и обернулась. Ричард

Мельбурн, приподнявшись на своих подушках, внимательно наблюдал за ней. Его глаза не упустили ничего. Ни отстранённой улыбки, блуждающей на губах, ни мечтательной печали в прекрасных глазах, не развивающихся свободных от оков белокурых волос.

Сердце ее подпрыгнуло в груди, облегчение разлилось по венам.

– Это Франческо Петрарко, милорд.
– спокойно сказала она, ничем не выдавая своей радости. Одеяло спало с его плеч, открывая сильный пресс, и бордовую полоску шрама от ее удара. Оказавшись возле кровати, девушка быстро натянула одеяло, закрывая его от холода.

– Вам нельзя простудиться. - сказала она, не глядя ему в лицо.

– Это любимая книга моей жены, но я говорил не о стихах.
– произнес он, поднимая ее подбородок кончиками пальцев, и заставляя взглянуть в синие глаза.
– А о тебе.

Элизабет нервно сглотнула образовавшийся в горле комок, ресницы ее затрепетали, и она отвела взгляд.

– Хорошо, что вы вернулись, милорд.
– прошептала она взволнованно.

– Да, и воняю так словно не принимал ванну полгода. - усмехнулся Ричард, отпуская ее.

– Это не так. Вас ежедневно купали и меняли белье.

– Какой ужас. Ты присутствовала при этом?

– А разве здесь есть, где укрыться?
– отпарировала Элизабет. Ее радовал положительный настрой Ричарда. Он явно был хорошем настроении.

– Распорядись насчет ванны. Хочу мытья, бриться и есть нормальную пищу. Ты заморила меня своими бульонами и отварами. Я так похудел, что не чувствую своего тела.

– Так распорядился лекарь. Я лишь следовала его советам.

– Я не обвиняю тебя, Элизабет.
– покачал головой Ричард Мельбурн.
– Как давно я болен?

– Неделя.

– Всего-то?
– удивился граф.
– Мне показалось, что прошла вечность. Я постоянно слышал твой голос. Если бы не он, кто знает, нашел бы я дорогу назад иди нет.

Их глаза встретились, и девушка невольно вздрогнула, уловив в глубокой синеве глаз графа беззащитное выражение, так не свойственное ему.

– Я позову слуг.
– отвернувшись, нервно сказала она, но граф удержал ее, мягко ухватив за локоть.

– Я помню все, миледи. Вы были так нежны и добры ко мне. Не меняйтесь, прошу вас.

– Вы обвиняли меня в притворстве, это вы тоже помните?
– брови девушки надменно взлетели.

– Я был не в себе. Простите меня.
– ласково сказал он, не переставая удивлять Элизабет.

– По-моему, вы и сейчас не в себе.
– пробормотала она, смутившись.

– Ты променяла мою жизнь на свою свободу, разве я могу продолжать презирать тебя, Элизабет?

– Вы сказали, что заставите меня пожалеть об этом.
– напомнила девушка, не желая поддаваться не внезапно появившейся нежности во взгляде и доброте.

– Возможно, - согласился Ричард, помрачнев, - Но не осознанно.

– Так не бывает. Человек всегда знает, когда его действия причиняют другому человеку зло.