Седьмой Совершенный
Шрифт:
— Эй, ты, — рявкнул начальник, вызывая секретаря, — кто там следующий.
— Подожди раис, — остановил его Ахмад Башир, — я в суд обращаться не буду. Но я готов выразить тебе свою благодарность.
— Иди, — сказал начальник, заглянувшему в комнату секретарю, — я позову. Так, что вы говорите, ходжа?
— О да, — согласился Ахмад Башир, дотрагиваясь до своей зеленой чалмы, в которой тускло, отсвечивал синий камень, — я говорю о благодарности. Скажем так, я готов сделать пожертвования на благоустройство этой тюрьмы некоторую сумму, скажем так, тысяч сто.
— Тысяч сто… чего? — спросил начальник.
— Золотых динаров, — глядя в глаза начальнику, произнес Ахмад Башир.
Начальник вздрогнул. Его месячное жалование составляло десять динаров.
Поднялся и подошел к окну, сначала к одному, потом ко второму. Видя, что стрела попала в цель. Ахмад Башир извлек из рукава мешочек и бросил на стол.
Потерявший самообладание начальник подошел к столу и потребовал.
— Покажи.
Ахмад Башир развязал мешочек и показал золото.
— Сколько здесь? — осипшим голосом спросил начальник.
— Здесь задаток, тридцать тысяч динаров, остальное при расчете.
Начальник в ужасе пошел и сел на свое место.
— Ничего не выйдет, — сказал он, — этого человека поместил сюда Мунис. Если я отпущу его, мне не сносить головы.
— Послушай, раис, на твоей памяти бывало такое, чтобы узник бежал из тюрьмы.
— Ну, бывало, — неохотно согласился раис, — моего преемника сняли за это.
— А скажи, раис, бывало такое, чтобы начальник тюрьмы лишился должности и получил при этом двести тысяч золотых динаров.
— Ты же сказал сто.
— Двести, сто сейчас и сто потом.
— О Аллах, — жалобно произнес раис, вытирая вдруг вспотевшее лицо, — за эти деньги можно купить всю Медину.
Имран стоял перед стеной, изучая ее многочисленные трещинки. Отсутствие Меджкема беспокоило его. Если только уместно применить это определение по отношению к человеку, сидящему в тюрьме. Но Имран знал, что зло находится в равновесии с добром, только когда зло на виду, его долгое отсутствие внушает тревогу.
Имран стоял, ссутулившись, его плечи были опущены под тяжестью вины, которую он ощущал по отношению к людям, поверившим в него и погибшим за эту веру. Судьба Имрана хранила, и это начинало тяготить его, он анализировал свои действия, и ужасался тому, что он был виновен в падении крепости. Впустил Меджкема, и это погубило всех.
Имран не оглянулся, когда за его спиной загрохотала дверь, и надзиратель вошел в камеру, звякнул железной посудой, оставляя еду, и вышел. Имран оглянулся только тогда, когда до его обоняния донесся бесподобный запах мясного жаркого и свежеиспеченного хлеба. Имран подошел к железной кастрюльке, оглядел ее содержимое. Он знал о том, что заключенные, имеющие деньги могли заказывать себе обед с воли. Имран ударил несколько раз в железную дверь.
— Что такое? — отозвался надзиратель.
— Ты не ошибся с обедом, друг, — крикнул Имран?
Немного помедлив, надзиратель сказал:
— Точно ошибся, надо же, что это со мной, — и стал открывать дверь. Имран сглотнув слюну, отошел к стене. Когда он вновь обернулся, в дополнении уже имеющимся хлебом и жаркому, рядом стоял приличных размеров кувшин и две чаши рядом.
Исследовав содержимое кувшина, Имран обнаружил, что в нем находится вино.
— Вообще-то я бросил пить, — неуверенно сказал Имран, с наслаждением нюхая винный дух. Потом в голову ему пришла совершенно бредовая мысль. Он наполнил вином обе чаши и сказал, обращаясь к двери:
— Ну заходи, чего там стоишь.
Вошел ухмыляющейся Ахмад Башир в одежде надзирателя, Имран даже поводил ладонью перед глазами.
— Как ты догадался, что я здесь? — спросил Ахмад Башир.
Имран взял чаши с вином, протянул одну другу.
— Ну, кто может принести мне вина, кроме тебя, пьяница — сказал Имран.
— Но, но, я сейчас пью гораздо меньше. У меня молодая жена.
Последние слова он произнес с грустью. Они сдвинули чаши, выпили и обнялись после этого.
— Не волнуйся, — сказал Ахмад Башир, — уж, коль я взялся, вытаскивать тебя из тюрем, то я не брошу этого занятия.
Имран улыбался так, как улыбаются несмышленые дети, радостно, не храня ничего в задниках памяти.
— Как ты здесь оказался? — лукаво спросил он, заранее зная ответ.
— Ты не поверишь, совесть замучила, — ответил Ахмад Башир, — помнишь, я зарок дал в подземелье ал-Фурата, мол, выберусь, брошу пить. А ты меня потом упрекнул, что я не держу обета. Все что со мной происходило потом, я отношу только за счет своего вероломства. Веришь ли, корабль, на котором я плыл, был сожжен пиратами, они меня взяли в плен, не подозревая, что я приношу несчастья. Их корабль затонул, наполовину правда. Я просидел на бушприте, на одной ягодице, несколько дней. Правда, мое одиночество скрашивала одна девица.
— У меня вопрос, — перебил его Имран.
— Да, друг мой, слушаю тебя.
— Ты говоришь, что сидел на бушприте на одной ягодице.
— Да.
— Значит, больше места не было?
— Нет.
— На чем сидела эта девица?
Ахмад Башир кашлянул.
— Я на ней потом женился.
— Вопросов больше не имею.
— Для пророка ты, слишком испорченный человек, — возмущенно сказал Ахмад Башир.
— Извини, я тебя перебил.
— Но я разбогател, — не чинясь, заявил Ахмад Башир, — и думаю, что Аллах дал мне еще один шанс проявить свое благочестие. Ты даже представить себе не можешь, сколько теперь у меня денег. И ровно столько же денег у моей жены.
— И деньги у тебя есть и красавица жена, ты верно счастлив? Как это не похоже на тебя.
— Но, но, — беззлобно сказал Ахмад Башир, — попрошу без зависти.
Он достал четки и принялся их перебирать.
— Но в твоем голосе я слышу печаль, — сказал Имран.
— Кажется, ты стал разбираться в людях? — заметил Ахмад Башир, — могу сказать тебе как другу, по секрету, если один человек похож на другого, это еще ничего не значит. Может статься, что когда я вернусь, выяснится, что я одинок, как прежде. Я боюсь, что она уйдет от меня. Правда ей для этого придется пойти на большую жертву. Уезжая, я на всякий случай спрятал ее деньги.