Седьмой Совершенный
Шрифт:
— Не случилось ли чего? — озабоченно произнесла Фарида.
— Это вряд ли, — ответил Ибн Лайс, — с человеком, который вышел из тюрьмы ничего плохого случиться не может. Если только обратно в тюрьму попадет. Пьет где-нибудь.
Все трое тяжело вздохнули. После этого женщины отправились в баню.
Они оказались первыми посетительницами. Банщица, сонно оглядев их, сказала:
— Вот я думаю, те из жен, которые в такую рань в хаммам идут, спать грязными ложатся или за ночь такими становятся.
Фарида с Анной переглянулись и прыснули. До банщицы медленно дошел смысл собственных слов, и она тоже засмеялась.
Разделись и прошли в парную. В парную в прямом смысле этого слова. Пар в виде тумана наполнял большой зал со сводчатым потолком.
— Ничего себе, — воскликнула Анна, рассмотрев Фариду, — у тебя такое тело.
— Какое? — испугалась Фарида.
— Красивое, — завистливо пояснила Анна, — а я видишь, какая толстая.
— Ничего, — успокоила ее Фарида, — родишь и опять похудеешь.
— И не подумаешь, что у тебя двое детей и ты уже десять лет замужем.
— Замужем-то я была всего два года, потом Имрана арестовали, и с тех пор я живу без мужа, наверное, поэтому и выгляжу так хорошо. Совместная жизнь старит людей.
Перешли в моечное отделение. Фарида окатила горячей водой каменную лавку и легла на нее.
— Счастливая ты, — вздохнула Анна.
— Вот спасибо, — удивилась Фарида, — это надо же, нашла, кому завидовать.
— Если бы ты только знала, как я хочу лечь на живот, — призналась Анна, даже ноги сводит.
Фарида тяжело вздохнула.
— Эх, девочка, мне бы твои заботы.
Баня постепенно заполнялась женщинами и шумом. Кто-то уронил шайку, наполнив помещение грохотом.
Ибн Лайс встретил их словами:
— Всегда в чистоте.
Женщины в разнобой поблагодарили его, пошли прилечь и вскоре заснули. Ибн Лайс, рассчитывавший на их помощь в наведении порядка в лавке, тяжело вздохнул и отказался от этой мысли.
Ахмад Башир появился во второй половине дня. Таким пьяным его еще никто не видел. Он часто моргал, и все время пытался придать своей зеленой чалме, залихватский вид.
— Все в порядке, — сказал он заплетающимся языком, — вы имеете дело со мной.
— Несомненно, — весело отозвалась Анна.
Ахмад Башир укоризненно посмотрел на нее.
— А я говорю, что вы имеете дело со мной. Я все уладил. Завтра Имран будет на свободе.
После этого Ахмад Башир лег на ближайшую кровать и огласил помещение характерными для спящего мужчины звуками. Некоторое время все слушали храп Ахмад Башира, надеясь уловить в нем еще какую-нибудь информацию. Первой нарушила молчание Фарида, она сказала:
— Я уезжаю.
— Как это уезжаю, — возмущенно спросила Анна, — А Имран? Его же завтра выпустят.
— Какая же я дура, — вместо ответа сказала Фарида, — что я здесь делаю, бросила своих детей, разыскиваю полоумного мужа, которому, как я теперь понимаю и дела то нет, никакого до меня и до моих детей. Ну, выйдет он завтра и что, разве это что нибудь изменит в наших отношениях. Что я бегаю за ним, никто в нашем роду не унижался так перед мужчиной. Я горянка. Ибн Лайс, откуда идет караван в Марокко?
— От Куфийских ворот, — сказал Ибн Лайс, там, рядом караван-сарай, возле него собираются.
— Проводи меня, — попросила Фарида Анну.
Анна посмотрела на отца, тот сказал:
— Собери ей что-нибудь в дорогу.
Караван уходил на рассвете следующего дня, но Фарида, несмотря на все уговоры, осталась ночевать в караван-сарае. Анна вернулась одна и с порога возмущенно воскликнула, обращаясь к отцу.
— Как это тебе нравится, она уезжает, а я должна хлопотать о ее муже?
— Чего ты кипятишься? — рассеянно сказал Ибн Лайс, изучая свои записи, ее можно понять, но то, что у меня мешок соли лишний появился, этого я никак понять, не могу.
— Я не могу показаться ему на глаза в таком виде, — заявила Анна.
— Кому?
— Имрану.
— Это еще почему? — удивился Ибн Лайс?
Анна пожала плечами:
— У меня чувство, словно я его обманула.
Ибн Лайс внимательно поглядел на дочь.
— Ты ему что-нибудь обещала?
— Нет, но и он ничего не просил.
— Тогда не говори глупостей, нашел.
— Что нашел?
— Соль.
— Ах, отец, ну при чем здесь соль.
— Долго он будет спать, пойди разбуди его, — раздраженно сказал Ибн Лайс.
— А я уже здесь.
Отец с дочерью обернулись. Ахмад Башир стоял в дверях и мрачно смотрел на них.
— Вы так шумели, что будить уже никого не надо. Дайте мне воды.
Анна принесла воды. Он долго и жадно пил, затем перевел дух и сказал:
— Мне приснилась моя жена, она куда-то уехала с моими деньгами.
— Сон со значением, — улыбнулась Анна.
— Ты смеешься, а я уже такое пережил однажды. А где женщина?
— А я, кто, по-твоему? — лукаво спросила Анна.
— Я имею в виду, женщину постарше, жену Имрана.
— Она уехала.
— Куда уехала?
— Домой.
— Так вот почему мне такой сон приснился, — поразмыслив, сказал Ахмад Башир, — наверное, перепутали, пойду еще посплю, может теперь мою, покажут.
— Когда Имрана выпустят? — спросила Анна.
— Скоро, — отозвался из комнаты Ахмад Башир, — может уже выпустили.
— Я пойду к Мунису, — сказала Анна отцу.
Между тем дело обстояло вовсе не так просто, как это представлялось одурманенному вином сознанию Ахмад Башира. Хотя предпосылки к благоприятному исходу были, и очень веские. Иосиф бен Пинхус оказался тем самым евреем-финансистом, который с подачи Ибн ал-Фурата внес в казну один миллион динаров и взял взамен на откуп налоги с Вавилонии. Но Иосиф бен Пинхус не был бы иудеем, если бы воспользовался первой мыслью, которая приходит в голову в такой ситуации. Ал-Фурат сидел в тюрьме. С одной стороны это было на руку финансисту, так как избавляла от необходимости выплачивать ему комиссионные, но с другой лишало возможности действовать через вазира. Обращаться к халифу лично с подобной просьбой было рискованно, так как любая власть обладает одной общей особенностью. Она не любит возвращать долги и пользуется для этого любыми методами. Бен Пинхуса могли обвинить в пособничестве и арестовать. Этим халиф решил бы сразу две проблемы избавился от кредитора и конфисковал состояние финансиста.