Седьмой Совершенный
Шрифт:
— Помню господин, но если вы позволите, я объясню. Иудей на рынке, Ибн Лайс, бакалейщик, хороший человек, честный, давно у него покупаю. Вот этот сыр например…
— Ну?
— Денег, говорит, не хватает на жизнь, можно сказать, бедствуем.
— Что же он — торгует, а на жизнь не хватает?
— Понимаете, нуждается он. Просил дочке работу найти. Давно просил. Я подумал, что вам приятно будет, для разнообразия. В доме одни мужчины, а тут женское лицо.
— Отправь ее обратно, — сказал Абу-л-Хасан.
— Слушаюсь, господин.
— Чтоб завтра ее здесь не было.
— Повинуюсь, господин.
Хамза исчез, а Абу-л-Хасан зябко передернул плечами и протянул руки к жаровне. Остывающие угли меняли свой цвет от красного до золотого. Абу-л-Хасан подул на них и тут же зажмурился от поднявшейся золы.
Три года назад он поспешно женился, но жена, к которой он на удивление быстро привязался, умерла, не сумев разрешиться от бремени, и оставила в сердце саднящую рану. После этого Абу-л-Хасан отпустил всю женскую прислугу. Почему-то он был абсолютно уверен, что именно таким образом сумеет освободиться от тоски. Воспоминание болью отозвалось в сердце. Абу-л-Хасан крикнул слугу и приказал подать вина.
Ночью во сне он разнимал дерущихся Фурата и Али ибн Иса, часто просыпался от жажды и жадно пил воду, предусмотрительно поставленную Хамзой у изголовья. Утром, жалуясь на головную боль, он выпил кислого молока, которое, как утверждал принесший его мальчик-слуга, должно снять головную боль. Абу-л-Хасан выпил полкувшина молока, затем стал умываться.
Слуга сказал:
— Разрешите, господин, я вымою вам голову, и все у вас пройдет.
Абу-л-Хасан кивнул. Слуга вымыл ему голову горячей водой, и Абу-л-Хасан действительно почувствовал облегчение. Взяв из рук слуги полотенце, он вытерся, и посмотрел ему в лицо. Мальчик улыбнулся и, проведя рукой по бритой голове, жалобно сказал:
— Господин, я теперь похожа на мальчика, не отправляйте меня домой. Отец не может нас всех прокормить.
— По-твоему все, кого не могут прокормить родители, должны идти ко мне в услужение?
Мальчик, опустив бритую голову, молчал. Проходя мимо Хамзы, открывшего ему дверь, Абу-л-Хасан спросил:
— Это ты придумал?
— Что господин? — недоуменно спросил Хамза.
— Ты обрил ей голову?
— Клянусь господин, она сама, не сойти мне с этого места.
— Ладно, — сказал Абу-л-Хасан, — пусть остается.
Среди человеческих пороков существует один, приносящий владельцу особенно много неприятностей — это жадность. Причем она может погубить даже человека, для которого пороки — просто форма существования.
Ахмад Башир носил на мизинце левой руки перстень. Почему на мизинце? Потому что он не налезал на другие пальцы.
Обычный дешевый перстень из черненого серебра с огромным синим камнем непонятного происхождения, какие чуть ли не на вес продают багдадские медники.
Когда одурманенные и спящие крепким сном посетители были ограблены и раздеты, к их ногам привязали тяжелые камни и собирались столкнуть за борт, но один из убийц заметил перстень и принялся снимать его.
— Брось, — сказал ему товарищ, — я уже пробовал, не снимается, руки отекли.
Но тот не унимался, крутил, пока, разозлившись, не рванул, сдирая перстень вместе с кожей.
Когда с человека живьем сдирают кожу, как бы крепко он не спал, все равно проснется. Так и случилось. Ахмад Башир заревел, как раненый бык и одним ударом опрокинул наклонившегося над ним человека.
— Имран, — закричал Ахмад Башир, — где ты Имран, черт тебя побери.
Всего убийц было четверо, двое в этот момент собирались сбросить Имрана за борт. Сквозь сон он слышал, что его зовут, но как ни силился проснуться, разлепить глаз не мог. Очнулся он в тот момент, когда тяжелый камень потянул его на дно. Грабители двинулись на Ахмад Башира, который, к тому времени уже стоял на ногах. В руках головорезов зловеще поблескивали ножи.
В голове у Ахмад Башира был туман, но первый же выпад он парировал с мастерством, достойным начальника полиции. Нож поменял хозяина, а противник, завопив от боли, со сломанной рукой упал на колени. В лодке было тесно и нападать убийцы могли только по очереди. Второму он всадил нож в самое сердце, а в следующий миг располосовал лицо третьему. Увидев что дела приняли такой оборот, оставшиеся в живых, мешая друг другу, бросились прочь и попрыгали в воду, надеясь вплавь добраться до берега. Человек со сломанной рукой молил о пощаде, но Ахмад Башир безжалостно столкнул его в воду со словами: «Потонешь, туда тебе и дорога».
Он обошел лодку. Ни женщин, ни товарища не обнаружил. Лодка стояла на якоре. Озадаченный, он сел на корме. И тут, из воды показалась чья-то голова.
— Что за черт! Это ты? — спросил Ахмад Башир, признав знакомые черты.
— Я, — проговорил Имран, жадно хватая воздух. Он подплыл к лодке и с помощью Ахмад Башира взобрался на нее.
— Как же ты меня напугал! — упрекнул его Ахмад Башир.
— Извини, — тяжело дыша, ответил Имран, — Нечаянно.
Ахмад Башир, услышав ответ, засмеялся. Глядя на него, засмеялся и Имран. Несколько минут они хохотали, глядя друг на друга.
— Как же ты выбрался оттуда? — все еще всхлипывая, спросил Ахмад Башир.
— Выплыл, — ответил Имран, вызвав новый взрыв смеха.
Имран открыл ладонь и показал остро отточенный небольшой клинок без рукоятки. Показал и спрятал в потайное место в подошве обуви.
— После покушения не расстаюсь с ним.
— Молодец, — сказал Ахмад Башир, — хорошо придумал. Надо и мне так же сделать, отличная штука. А эти шлюхи куда делись, хотел бы я знать? Здорово они нас приласкали.
— Повезло нам, — сказал Имран.
— Если б не это, пропали бы, — Ахмад Башир показал кровоточащий палец и перстень на нем, и рассказал, что произошло.
— Хотел бы я знать, где мы находимся, — сказал Имран, — и как будем отсюда выбираться, — его трясло от холода.
— Надо бы тебе одежду сменить, сухую одеть, — сказал Ахмад Башир.
Он обошел лодку, заглядывая во все углы. Имран снял с себя мокрую одежду и принялся ее отжимать. Донесся торжествующий голос Ахмад Башира и он появился, волоча за собой человека.
— Спрятался, негодяй, — сообщил Ахмад Башир.