Седьмой Совершенный
Шрифт:
— Эй ты, недоносок, — сказал один из мужчин, обращаясь к Имрану, зайди в свою конуру и не высовывайся.
Имран ощутил знакомое возбуждение и улыбнулся. Как давно он не ощущал этого пьянящего чувства!
— Иди сюда, сын потаскухи, — сказал Имран, ему стало вдруг легко и недомогание как рукой сняло, — иди сюда.
«Сын потаскухи» и второй, его товарищ, оставили своих жертв и подступили к Имрану. Это были молодые люди в халатах подбитых ватой и в заплатанных шароварах. У каждого на плече висел аркан, а на поясе нож. Извлекая из подошвы нож, Имран успел удивленно отметить, что эти негодяи ходили вооруженными, в то время как ношение оружия населению было запрещено. Первый выпад Имран успешно отбил ногой и, не давая противнику подобрать выбитый нож, поднял его сам, видя растерянность, отразившуюся на лицах врагов, не ожидавших такого отпора. Комната была мала, и их численный перевес не имел особенного значения. Имран бросился вперед и, сделав несколько молниеносных движений, нанес обоим глубокие порезы, отчего лица противников окрасились кровью. В довершении ко всему, тот, у кого в руках еще остался нож, споткнулся о словно ненароком подставленную ногу Ибн Лайса и грохнулся оземь. Нож при этом оказался в пределах ноги Ибн Лайса и тот не преминул наступить на него. Имран, не теряя времени, освободил одну руку и нанес противнику прямой удар в челюсть. Негодяй, взмахнув руками, упал на своего дружка. Имран, принялся, было, избивать обоих ногами, но ему это очень быстро надоело. С помощью торговца он вышвырнул негодяев из лавки.
Ибн Лайс расплылся в улыбке.
— Ах, как славно мы их вздули, — восхищенно сказал он.
Имран, тяжело дыша, спрятал свой кинжал. Заметив радостный взгляд девушки, он невольно смутился. Протянув нож хозяину, сказал:
— Спрячьте это.
Хозяин повертел в руках ножи, помрачнел и бросил их в угол.
— Зря ты, парень, полез не в свое дело, — расстроено сказал он, — это были айары, с ними лучше не связываться. Придут, не сносить мне теперь головы. Ох, надо пойти к хаджиб-ал-бабу. [111]
111
Глава квартальной полиции.
— Кто это, айары? — спросил Имран, припоминая, что он уже слышал это слово.
Хозяин, не отвечая, выглянул на улицу.
— Кажется, ушли. Эй, старуха!
На зов вышла кухарка.
— Отведи ее.
— Сам бы отвел, хозяин, боюсь я, — жалобно сказала женщина.
— Я бы отвел, да боюсь, вернутся, лавку еще сожгут. Эх, парень, наделал ты делов! Не умер бы я от пары оплеух.
— До чего ж ты неблагодарный человек, — разозлился вдруг Имран, — все вы торговцы такие.
Ладно, придержи язык, — остановил его Ибн Лайс, — ишь разошелся.
Имран вдруг почувствовал такую слабость, что вынужден, был схватиться за стену, чтобы не упасть. Боевой пыл исчерпал в нем последние силы, и сейчас болезнь неумолимо накатывалась на его тело.
— Больной он, хозяин, — сказала кухарка, — жар у него, простыл бедолага. Много не наработает.
— Ладно, идите, — приказал Ибн Лайс, — я пригляжу за ним, не гнать же его теперь, да быстрее возвращайся.
Девушка бросила на Имрана благодарный взгляд, улыбнулась и исчезла за порогом.
Хозяин взял Имрана за локоть и повел, говоря:
— Пойдем к очагу, я дам тебе попить горячего, согреешься.
Усадив работника поближе к огню, Ибн Лайс сказал:
— Жаль, парень, что Коран запрещает вам вино. Я бы сейчас согрел тебе кружку, сразу полегчало бы.
— Ты что, читал Коран? — спросил Имран.
— Нет.
— И я не читал, так что неси вино и не доверяй болтовне глупцов.
Хозяин хмыкнул, пошарил в углу и достал закутанный в тряпье кувшин.
— Я тоже горячего попью, — сказал Ибн Лайс, наливая вино в железную миску и ставя ее на огонь.
По комнате тотчас поплыл пряный винный дух.
— Смотри, как бы не закипело, — через некоторое время заметил с беспокойством Имран.
— И то, — согласился хозяин. Снял миску и разлил вино в глиняные чаши.
Имран сделал несколько глотков, обжигаясь и дуя на вино, и блаженно вздохнул. Это было именно то, чего ему сейчас недоставало.
— А куда ты дочку отправил?
— Служит она у одного вельможи.
— Торговля плохо идет?
— Плохо. Еле концы с концами свожу. В городе был голод прошлой зимой. Два раза грабили лавку, еле поднялся. Жена умерла, детей выводок целый. Пришлось старшую пристроить.
— Замуж бы выдал.
— Не берут.
— Почему? Она красивая.
— Иудеи мы, мало здесь нас, — сказал Ибн Лайс.
— А ты, приятель, откуда взялся.
— Издалека, — уклончиво ответил Имран.
Осторожность украшает героя.
Ибн Лайс понимающе усмехнулся и не стал настаивать на ответе.
— Как же тебя сюда занесло?
Имран тяжело вздохнул и поставил пустую чашу у ног.
— Жизнь, — сказал он, — это старая шлюха и дает она тому, кто превосходит остальных в подлости, коварстве и вероломстве.
Ибн Лайс при этих словах едва не пролил вино.
— Крепко сказано.
— Я бы крепче сказал, да слов таких не знаю. А знаю одно, — в жизни нет справедливости. Благородные люди прокладывают дорогу проходимцам. Погибает всегда герой, часто с помощью проходимцев. А возмездие почему-то никого не настигает.
Ибн Лайс внимательно посмотрел на Имрана.
— Однако на простого поденщика ты не похож.
Имран пожал плечами.
— Ты ошибаешься, парень, — вздохнув, сказал Ибн Лайс, — справедливость есть, только она, как бы это сказать. Она велика, как велик Господь Бог и творит он ее по своим меркам. Ведь когда ты наступаешь на муравья, ты не думаешь о том, что творишь зло, а муравей при этом говорит, что нет справедливости, человек мол, раздавил его и пошел себе дальше, и кара его не настигнет.
— Значит, мы муравьи? — спросил Имран.
— Выходит так, — с грустью ответил Ибн Лайс.
Наступило молчание. Огонь в очаге стал угасать. Ибн Лайс поднялся, чтобы подбросить сучьев. Когда он вернулся, Имран спал, уронив голову на грудь. Торговец дотронулся до его лица. Работник пылал как жаровня. «Эх, сказал хозяин, — нанял я тебя на свою голову». Он растолкал Имрана и помог ему дойти до лежанки. Вернулась кухарка, подошла к хозяину, и они долго разговаривали, стоя над Имраном. Их голоса раздражали нашего героя и он, с трудом разлепив веки, сказал:
— Нельзя ли потише.
— У тебя в Багдаде есть родные или знакомые?
— Есть, — ответил Имран и провалился в беспамятство.
В поздние послеобеденные часы Абу-л-Хасан нанес визит вазиру Али ибн Иса. Ему пришлось ждать, так как вазир диктовал поручения своим чиновникам. Наконец, к Абу-л-Хасану вышел секретарь и пригласил войти. Глава тайной службы вошел и склонился в поклоне.
Али ибн Иса сидел, спиной к занавеске, и производил впечатление очень бодрого, несмотря на свой возраст, а было ему больше шестидесяти, человека. Но начальнику шпионов было известно, что занавеска закрывает стенную нишу набитую подушками, на которые опирался, усталый вазир.