Секрет бабочки
Шрифт:
Моя правая рука поднимается, чтобы снять клочок ваты, но Флэк перехватывает мою руку, и я не могу. Не дотягиваюсь до него. Раздражение распирает грудь, передается в руки. Я вскрикиваю, меня начинает трясти. Клочок ваты на прежнем месте. Его надо убрать.
— Тихо, тихо, — мягко говорит он, медленно ослабляя хватку, отпускает мою руку, которая падает плетью. Пытается встретиться со мной взглядом. Я смотрю на шнурки моих кедов: шесть иксов. Они меня немного успокаивают. — Я знаю, вы испытали шок, но мне нужно, чтобы вы попытались сохранить спокойствие.
— Я просто…
С его губ слетает короткий, напряженный смешок, он сам снимает с куртки клочок ваты и держит в руке, словно это оружие, которое он собирается бросить, но сначала хочет убедиться, что этим не причинит мне вреда. Когда Флэк разжимает пальцы, клочок ваты кружится в воздухе и падает в темноту.
— Давайте вести себя спокойнее, хорошо? — обращается Флэк ко мне. — Никаких резких движений.
— И руки держи так, чтобы они все время были у нас на виду, — добавляет Менкен. Она чуть склоняет голову, прищуривается. — Странно, что ты оказалась здесь, у железнодорожных рельсов. Если бы я пыталась найти автобусную остановку, то едва ли пришла бы сюда.
— Я заблудилась. — Меня вновь начинает трясти. Я одергиваю свою куртку. — Не знала, куда иду.
В этот момент дверь в дом Марио открывается. Фельдшеры медленно спускаются по ступенькам. Несут носилки, которые теперь явно тяжелее. Потому что на них тело. Накрытое белой простыней. Кровь отливает у меня от головы в ноги. Все кажется нереальным.
Флэк одной рукой обнимает меня за плечи и ведет к полицейской машине.
— Я попрошу кого-нибудь отвезти тебя домой. Твои родители, наверное, переволновались. Я позволю себе предположить, что ты опаздываешь к обеду на два часа и не позвонила им. У меня двое детей твоего возраста, и, поверь мне, если б я застукал их гуляющими здесь в одиночку, в этой части города, то в течение целого года они проводили бы свободное от учебы время дома.
Я почти говорю ему. Почти делаю признание: «Меня никто не ищет». Вместо этого шепчу: «Хорошо». Еще глубже засовываю руки в карманы. Я оборачиваюсь, смотрю на Менкен, которая переминается с ноги на ногу в высоких черных ботинках. Она смотрит на меня, оскалившись.
— Ах да, — он убирает руку с моих плеч, лезет в карман накрахмаленной белоснежной форменной рубашки и протягивает мне белую визитную карточку: «Лейтенант Лейф М. Флэк. Управление полиции Кливленда». — Обязательно свяжись со мной, если вспомнишь что-то еще. То, что сейчас выпало из памяти. То, что может помочь расследованию. И дай мне свои координаты, хорошо? Имени, фамилии и номера мобильника хватит. — Он протягивает мне блокнот, втягивает голову в плечи, повыше застегивает молнию куртки. — Здесь сегодня холодновато.
«Пенелопа Марин», — пишу я. Скриплю зубами, но не могу остановиться и не написать еще раз: «Пенелопа Марин». И еще: «Пенелопа Марин».
— Одного раза достаточно, — в его голосе слышится настороженность.
Я прикусываю кончик языка три раза, и мне удается написать номер мобильника только единожды.
В сверкании мигалок приезжают новые копы, Все
— Эй, Флэк! — Это Менкен, зовет его с крыльца. — Подойди на секундочку, а?
— Держись, хорошо? Сейчас я найду патрульного, который отвезет тебя домой. Вернусь через секунду. — Флэк бежит к Менкен, и оба уходят в дом. Как только дверь закрывается, я тук тук тук, ку-ку, не жду обещанной машины — не могу ждать — и быстро иду по улице Евклида в обратном направлении, зарывшись лицом в куртку, ощущая полнейшую беспомощность.
Очевидно, охранник не мог убить Марио. Марио что-то знал, и кто-то убрал его, чтобы он никому ничего не сказал. Он солгал мне по веской причине: или знал то, что знать не следовало, или приобрел вещи, которые не должны были к нему попасть. Никакое это не совпадение. Марио вляпался в эту историю, как вляпался в нее охранник, и теперь оба они выведены из игры.
Я тоже вляпалась в нее.
Я застегиваю молнию до самого подбородка, достаю из кармана мобильник. Половина двенадцатого.
Ни одного пропущенного звонка: мама и папа даже не знали, что меня нет дома.
Вернувшись в свою комнату, я переставляю шкатулки из лиможского фарфора на одну полку выше, расставляю группами по три, все в ряд, с расстоянием в дюйм между соседними. Потом приходит черед пресс-папье — все стеклянные, с маленькими вселенными внутри, планетами размером с ноготь. Их место у противоположной стены. Шесть на одной полке, шесть — на другой. Одни точно под другими (или над другими). Это означает, что бронзовые маргаритки надо перенести с левой половины стола на правую, а украшенные сверкающими камнями черепаховые гребни — на левую. Миниатюрные знамена штатов (не хватает Делавэра, Западной Виржинии, Невады, Небраски, Северной Дакоты и Южной Дакоты) передвигаются на три дюйма вниз и на два вправо.
Нет. Все по-прежнему не на месте. Под наклоном. Асимметрично.
Я так устала, что едва держусь на ногах. Вытягиваюсь — на минутку — на трех лежащих на полу диванных подушках с вышитым на каждой шелково-перламутровым петухом, и земля начинает забрасывать меня пригоршнями шестерок, и девяток, и дюжин. Они валятся на меня, не касаясь друг друга. Настенные часы показывают одно и то же время: половину пятого утра. «Только минуту, — решаю я, позволяя глазам закрыться, — а потом я пойму, куда что надо поставить. Потом я все сделаю правильно».
Глава 19
Подвал нашего старого дома в Чарльз-Виллидж, в Балтиморе: Орен, Сапфир, Марио и я развалились на разложенном диване с желто-зеленой обивкой, смотрим телик. Сапфир усаживается на Марио, они начинают качаться взад-вперед. Орен наклоняется ко мне и что-то шепчет мне на ухо, на каком-то тарабарском языке, и я не понимаю ни слова. Он подается назад, и мы уже лежим на ковре, наши головы соприкасаются. А потом Марио, Сапфир и Орен поднимаются к потолку. Орен говорит: «Давай к нам, Ло. Поторопись, мы скоро улетим». Но я парализована. Не могу дотянуться до него. Они уплывают, они исчезают.