Секрет бабочки
Шрифт:
О боже. О нет. Меня мутит, желудок подпрыгивает, а потом ныряет в желе, в которое превратились мои ноги.
Его рука спускается мне на шею, сжимает ее, он дышит мне в ухо.
— Что за игру ты затеяла? — рычит он, а я жадно ловлю ртом воздух. — Лучше тебе дать задний ход. А не то закончишь, как твои друзья. И поверь мне, если ты думаешь, что мы плохо обошлись с этим пронырой Марио…
Я не могу дышать. Он собирается меня убить. Мне суждено здесь умереть. В этой маленькой комнате, где никто никогда меня не найдет. Я вижу мамино лицо из тех времен, когда она будила меня утром, нежно целуя в обе щеки. Сначала
Он вновь дышит мне в ухо жарким сигаретным дыханием.
— Это твое последнее предупреждение. Следующего не будет. — Его вторая рука возвращается к моим запястьям, сжимает сильнее, заламывает мои руки. Кто-то стонет. Наверное, я. — А теперь я даю тебе один шанс убежать. На счет три, — говорит он, совсем как клоун на детском празднике, начиная игру в прятки на кладбище. — Готова? — Он вновь заламывает мне руки, словно они из веревки.
— Раз. — Он просто вырывает руки из плечевых суставов.
— Два. — Впивается в них ногтями.
— ТРИ.
Дверь распахивается. Я бегу. Все болит, но я игнорирую боль, несусь к двери в конце коридора, выскакиваю в рассеянный свет солнца. Его лучи отражаются от крыш, пробиваются сквозь лишенные листьев кроны деревьев.
Глава 20
Мое дыхание вырывается в холодный воздух облачками пара. Колени болят. Но я бегу, не могу остановиться. Я чувствую взгляды на моей спине, везде. Они ощупывают мою кожу, а ветер обвивается вокруг горла все туже, и туже, и туже.
Автомобиль, скрипя тормозами, на большой скорости огибает угол, и я прыгаю за куст на чьей-то лужайке. Я пытаюсь тук тук тук, ку-ку, но руки налиты свинцом. А губы не желают шевелиться. Я прикусываю язык девять раз. Еще девять. Сжимаю дрожащей правой рукой бабочку Сапфир шесть раз. Проделываю это снова и снова: такое странное ощущение, когда ты и тонешь, и плывешь одновременно. Мой желудок не желает успокаиваться, по ощущениям меня сейчас вырвет. Но нет, ничего такого.
Я не могу идти домой. Я никогда не смогу прийти домой — он сразу меня найдет. Я вновь лезу рукой в карман, чтобы сжать статуэтку-бабочку, и натыкаюсь на что-то еще: маленькую белую визитную карточку. «Лейтенант Лейф М. Флэк. Полицейское управление Кливленда». На обратной стороне адрес полицейского участка.
Я быстро меняю направление движения: направляюсь к остановке автобуса, который идет в центр города. Бабочка теплеет в моем кулаке, и я знаю, что это Сапфир говорит, что она здесь, говорит: «Другого пути нет».
— Лейтенанта Флэка сегодня нет, — сообщает мне тощая, с длинным носом рыжеволосая копша, оглядывая меня поверх стопки бумаг. На золотой заколке на лацкане надпись: «ГРЭМ».
— Но я… мне надо поговорить с ним. Сейчас, — выдавливаю я из себя. Горло горит огнем. Я ненавижу эти накрахмаленные синие формы, эти самодовольные усталые лица.
Я знаю, что копы должны помогать, но с того дня, как они пришли, чтобы сказать нам об Орене, привычный мир рухнул, потому что услышали мы от них: «Извините, но мы с плохой вестью». С того самого дня я не могу смотреть на копов,
Плохая весть — это отмена пикника. Плохая весть — напоминание о просрочке по кредиту. А то, что мой брат, мой единственный прекрасный брат ушел навсегда, куда хуже плохой вести.
— Ваша фамилия?
Мои руки сжимаются в кулаки у моих бедер, я отбиваю тук тук тук, пытаюсь как можно тише произнести ку-ку. Но она меня слышит. Я это вижу. Мое лицо пытает жаром.
— Э… извините. Не поняла. — Похоже, она думает, что я чокнутая. Совсем съехала с катушек.
— Пенелопа Марин, — говорю я, а потом еще два раза, себе под нос: «Пе-не-ло-па Ма-рин Пе-не-ло-па Ма-рин».
— Что ж, Пенелопа, сейчас дежурим мы с патрульной Грэм. Если дело важное, расскажите все нам, — говорит мужчина, который сидит рядом с копшей. На его жетоне написано «ПАЙК». Лицо у него помятое, глаза — маленькие пуговки.
— Это насчет Сапфир, девушки, которую… — я девять раз стучу по правому бедру, чтобы следующее слово отскочило, а не прилипло к языку, — убили. В Гдетотаме.
— Это дело закрыто, Пенелопа, — подает голос Грэм. — Разве ты не слышала? Мы арестовали мужчину…
— Нет, — я трясу головой. — Нет. Нет. Не закрыто.
Пайк устало смотрит на меня, потом на Грэм и поднимается из-за стола.
— Ладно. — Он выходит из-за стола, держа в руках блокнот, ручку и кружку с черным-пречерным кофе, останавливается рядом со мной, возвышаясь, как гора. — Пойдем в более тихое местечко, и вы расскажете нам все, что знаете.
Управление полиции Кливленда квадратное, и коричневое, и темно-бордовое. Оно напоминает тюремную камеру: крашеный кирпич, линолеум на полу, вкрапления металла и стекла, постоянные звон, пикание, гудение. Пайк идет первым, напевая что-то себе под нос, по коридору, ярко освещенному галогеновыми лампочками, к комнате со сдвижной дверью, на которой написано «ПАТРУЛЬНЫЙ МИТЧЕЛЛ ПАЙК».
Тук тук тук, ку-ку. Я шепчу, пульс ускоряется, я молю Бога, чтобы он продолжал напевать, перекрывая мое ку-ку. Он ничего не говорит.
Внутри обстановка спартанская: массивный длинный деревянный стол, голые темно-бордовые стены, четыре серых пластмассовых стула, одна деревянная рамка (с фотографией счастливой семьи, рождественской елки и большой лохматой собаки). Грэм следует за нами, кружка с дымящимся чаем в одной руке, большой конверт из плотной бумаги в другой. Она ставит кружку передо мной.
— Надеюсь, вам нравится черный «липтон». Это все, что у нас есть.
Пайк садится на хрупкий стул, кладет ногу на ногу. Грэм наклоняется вперед, опирается локтями о стол. Пайк откашливается.
— Постарайтесь расслабиться, хорошо? — Он меняет местоположение ног, теперь левая оказывается на правой. — Мы здесь, чтобы слушать. — Он подносит кружку к губам, делает маленький глоток. — Когда вы будете готовы.
Я беру кружку, тоже подношу к губам. Маленький глоток. Нет, чай слишком горячий. Они оба наклоняются вперед, ко мне, ждут. Они принесли мне чай. Они хотят меня выслушать. Стены вливаются одна в другую, углы сглаживаются в этой безликой, невзрачной комнате, и я рассказываю им, как меня затолкали в другую комнату из коридора, расположенного за дверью под табличкой «АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД», где угрожали, о кошке, о кислоте, о Марио, о «Уэствуд-Центре», обо всем.