Секрет государственной важности
Шрифт:
В твиндечных помещениях, где жили солдаты, кавардак. На полу обрывки бумаги, старые портянки, бечевки и всякая дрянь. В углу одиноко стояла забытая винтовка.
«Даст тебе, голубчик, за нее Тропарев», — подумал Федя, вспомнив узловатую веревку в кулаках фельдфебеля.
Он осмотрел винтовку. Не заряжена, патронов нет. Федя оставил ее на месте.
В носовом твиндеке было пусто. На нарах могли бы разместиться сотни три пассажиров. В этом рейсе здесь хранили груз: тюки с шерстью, груженные в бухте Орлиной.
Шерсть хорошо уложена, покрыта новым брезентом и сверху перевязана пеньковой веревкой.
В самом носу парохода — убогий матросский
Сейчас здесь тоже тихо. Матрацы сбиты, на палубе мусор, брошенные впопыхах пожитки. На столе остался пузатый медный чайник, несколько кружек, ломоть ржаного хлеба, солонка и бутылочка острого китайского соуса…
Интересно, что лежит в трюме? Феде захотелось посмотреть. Он отвернул брезент, лежавший на люке, вытащил две тяжелые деревянные лючины, зажег фонарик и стал спускаться по скобяному трапу.
Груза было немного, едва половина трюма. Тут были тюки, мешки, ящики разных размеров, бочки. Федя заметил связки чугунных сковородок и небольшие, но тяжелые ящики с охотничьим порохом.
На каждом ящике, тюке черной или красной краской написан номер. Больше всего в трюме съестных продуктов: мука, крупа, сахар, бобовое масло в жестяных банках…
Все товары шли в Императорскую, купцам. На них выменивали у зверобоев и таежных жителей пушнину, оленьи панты, женьшень.
Федя почувствовал духоту. Нагреваясь на солнце, черные пароходные бока создавали в трюме парниковую атмосферу. Чувствовался неприятный запах, обычный в трюме старого судна. Приторные испарения сточных колодцев, хранивших следы прежних грузов, смешивались с запахами находящихся здесь товаров: пахло свежевыделанными кожами, ржавым железом, кофе, туалетным мылом.
«Для перевозки вот этих товаров построен „Синий тюлень“», — подумал Федя. Все-таки прежде всего он был учеником мореходного училища. Забота о сохранности груза — главная обязанность всего экипажа и капитана. Об этом неустанно твердили его преподаватели; Феде всю жизнь предстоит заниматься этим делом — благополучно доставлять грузы по назначению. Небрежное обращение с грузом, а еще хуже, воровство — тяжкое преступление. Тому, кто замечен в этом, никогда не плавать на пароходе: хищение груза хуже мародерства. За века морских перевозок выработалось множество правил. «Наверно, я никогда не смогу понять всех их тонкостей, — думалось Феде. — Особенности договоров на перевозки, коносаменты, диспашер, общая и частная авария…» И вдруг вспыхнула другая мысль: «Партизаны! Надо передать весь груз „Синего тюленя“ партизанам. К черту купцов! Они наживают бешеные деньги, обманывая охотников. Партизаны голодают, а здесь такие запасы!..» И новая острая мысль, как укол: «Но это воровство груза… Я, Федор Великанов, еще не успев окончить мореходное училище, украду пароходные грузы…»
Но перед глазами Феди тайга, шалаши, построенные на скорую руку, дымящиеся костры, на треногах греются котлы с водой. Партизаны завтракают! На завтрак кружка горячей воды, кусок сахару и два черных сухаря. А как они одеты!.. Рваная обувь, старое, залатанное обмундирование…
А, что сейчас вспоминать школьные лекции! Жизнь потруднее задачи ставит. Юноша, которому когда-то еще предстоит водить корабли по диплому, недавно чуть не загубил один пароход. Который раз за этот рейс Феде приходилось делать не так, как учили его наставники. И теперь Великанов решил: то, что он сделает, — не воровство, а только справедливость, революционная справедливость.
«Надо осмотреть весь трюм, все кладовые. Ведь когда грузились, рассчитывали и на экипаж и на солдат, а вывезти на берег во время аварии почти ничего не успели». Федя двинулся дальше, освещая фонариком все новые и новые товары и продукты. Мука, гречневая крупа и пшено, кусковой сахар, ситец, ящики с обувью, охотничьи сапоги — какое богатство! Дальше шли консервированная говядина, сыр, сгущенное молоко… Все, все это надо отдать партизанам! Великанов присел на какой-то ящик, обитый полосовым железом, и представил, как «Синий тюлень» входит в какую-нибудь неизвестную бухту. К борту швартуется моторный катер, на палубу поднимаются бородатые люди, перепоясанные ремнями и пулеметными лентами. Это партизаны. И Федя ведет их в трюм, показывает свои сокровища… Его обнимают, хвалят, он спас отряд от голодной смерти. «Не благодарите меня, — говорит Федя, — не надо. Я комсомолец, я должен был так сделать»… «А друзья? Виктор, матрос Ломов, Танечка? — Феде стало ужасно стыдно. — Разве я один снял судно с мели, разве один привел его в бухту к партизанам? Как это могло случиться, что ты забыл друзей? Ишь, гусь лапчатый, „я“ да „я“! А сам говоришь про новые порядки…» Федя очень строго отчитал себя.
В трюме тихо, как в пещере. Из-за бортов глухо доносится журчание воды. Работа машины ощущается как совсем слабые толчки. Юноша собрался выходить, но услышал какую-то возню и писк. Он не сразу понял, в чем дело. Вскочил с ящика и осторожно пошел на шум. В луч фонарика попал разорванный мешок с крупой. На мешке дрались две крысы. Сцепившись в яростной схватке, они не обращали внимания ни на Федю, ни на свет. Крысы кусали друг друга, пищали, кувыркались, расшвыривая крупу.
— Ах, проклятые твари! — сказал Федя. Преодолевая отвращение, он изловчился и ударил ногой по серому клубку.
Крысы разбежались. Он заметил еще одну, мелькнувшую под ногами, еще одну, еще… Да они везде! Противный страх заполз в душу: крысы не только портят груз, они могут быть разносчиками чумы! Федя поторопился вылезти наверх, к свету… Он вспомнил, как буфетчик рассказывал, будто в ночь перед высадкой в бухте Безымянной крыса заползла ему в койку и стала обгрызать пятку…
И твиндеки, и кубрик трюма, и кладовки Федя видел много раз. Но сегодня все казалось ему необычным, имеющим какое-то особое, весьма важное значение в его жизни. Несмотря на крыс, приподнятое настроение не покидало его. Спать совсем не хотелось, хотя ночь прошла в работе.
Глава шестнадцатая
НА ГОРИЗОНТЕ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ КОРАБЛЬ
Пар из поврежденного трубопровода вырывался с нарастающим свистом. Никитин бегал по скользким плитам, пытаясь что-нибудь предпринять. В машинном отделении — что в бане все в белом облаке. Больше медлить нельзя. Никитин бросился к большому красному вентилю, рывками закрутив его. Свист утих. Закрыв пар, машинист поставил телеграф на «стоп» и сообщил наверх:
— Авария, товарищ капитан. Паропровод сдал. Пока не отремонтирую, будем стоять.
— Подымись-ка на мостик.
— Хорошо, сейчас приду.
Когда Никитин появился на мостике, Великанов озабоченно рассматривал что то в бинокль. Впрочем, было видно уже и так по горизонту тянулся дымок. Там шел пароход. Встречи со своими на морях Дальнего Востока случались не гак уже часто. Судов во Владивостоке стало куда меньше, и моряки обычно безошибочно узнавали пароходы.
— Что за коробка? Никак не пойму, — оторвался от бинокля Великанов. — Может быть, японец? Ну, пусть подойдет поближе. Что у тебя стряслось?