Секрет Ярика
Шрифт:
Так вот, не по душе мне эта порода, даже посмеивался, читая в книге о спаниелях, что хвостики у них купируются так, чтобы оставить обрубочек, удобный для захвата ладонью, если собака устанет плавать в водорослях, И еще одно преимущество — собачка легко помещается в заплечный мешок, если надо переходить топкое болото. Много пришлось мне походить с легавыми, гончими и лайками, но нужды в их вытаскивании и таскании не было. В общем, многие охотники считают эту породу комнатной, подшучивают: «спали-ели».
В ту весну я, как всегда, жил в деревне. И вот такая получилась история. Привезли мне собаку, попросили подержать лето. Люди мне близкие — отказать трудно. Беда,
Привезли, оставили, сказали: «Это Пик, имя ничего не значит, первая буква должна была быть „П“. Может быть, пригодится для охоты». Попрощались, помахал я с крыльца руками, жена пошла провожать. Остались мы вдвоем.
Передо мной сидел щенок спаниель, явно породный и, наверно, рабочих кровей, наверно потому, что доставали в секции почти что для меня, да и фамилия у хозяев спаниельная. Окрас интересный: по белому так много черных пятен, что весь кажется серым. Голова и уши черные, на лбу белое латинское «V», мочка носа совсем черная, а глаза цыганские.
Песику надоело сидеть, он прошел три шага, по-щенячьему не поднимая ногу присел, сделал лужу и сразу же попросился в дверь на улицу. Выпустил его и, стоя на крыльце, печально задумался. Не к месту была эта собачонка. Совсем недавно здесь, в этом доме, угасла от старости общая любимица, ласковая красавица Уверь. Годы мои не малые, решил больше собаку не заводить, а тут еще спаниель и явно до предела распущенный. Не к месту, совсем не к месту. Однако факт есть факт.
Пик скоро вернулся, предпринял бойкое обследование кухни, подняв передние лапки на залавок, носом спихнул крышку латки с котлетами, обнаружив наличие чутья. Удивился на мой окрик, убежал в соседнюю комнату. Ко мне пришли люди, я не сразу стал его искать — нашел спящим на диване, предварительно он облегчил желудок тут же рядом, прямо на крашеный пол. Выгнал на улицу — бесполезно, поздно.
Ошейника на Пике не было. Порылся в своих запасах, нашел, конечно, слишком большой. Надо было порядочно укоротить. К этому времени щенок лежал под лавкой, вяло пережевывая мой носок. Чтобы определить, где сверлить новые дырочки, надо было примерить. Положил ремешок песику на шею, хотел продеть в пряжку — и отдернул руку: острые, как шилья, зубы вонзились мне в пальцы. Я знал, что испугаться, уступить нельзя, ни боже мой, иначе в дальнейшем будет плохо. Шлепнул безобразника по мордочке, прикрикнул и продолжал мерить. Маленький демон опрокинулся на спину и кусался, кусался. Размеченный, наколотый ошейник надо было надеть. Неприятно было, больно, но я с этим справился и пошел мыть и обрабатывать йодом руки.
Подстилку положил, как всегда, за шкафом. Вспомнил Уверь, просил прощения: «Увушка, ты добрая, ласковая, не сердись на том свете. Ведь он щенок, а помнишь, какие у тебя были бархатные красавцы, слепые комочки, ты их любила, и этот еще маленький». Я скрыл от нее искусанные руки. Пик тоже про них забыл, видимо, устал с дороги, понял, кому я готовлю место, сидел, покачивая головой, наблюдал — плюхнулся на подстилку и затих.
В четыре часа утра раздался пронзительный нетерпеливый визг. Зажгли свет — все дела и делишки на полу, а собака хочет гулять.
Так началась жизнь Пика в нашем приозерном доме, и была она обоюдно трудной. Необыкновенно живой, вечно играющий с чем-нибудь, он носился в пределах садика, к счастью не зная, как из него выйти. Гулял, увлекался и все же успевал, когда приходила нужда, проникнуть через
Радовал аппетит малыша и полная неразборчивость в пище. С одинаковым удовольствием он поглощал и хлеб, и молоко, картошку, грибной суп, сырую морковку, яблочную кожуру. Если на кухонном столе появлялось сырое мясо, он не отходил ни на шаг, ни на секунду и тихо стонал от энтузиазма. Стоило только взять в руки его алюминиевую плошку, как он принимался оглушительно лаять и прыгать на человека. Я выносил еду на улицу, поставить ее на траву было непросто: он бил лапами и совал черную мордочку в плошку, когда она была еще в воздухе. В первый же раз я сказал ему «нельзя» и надавил на спину. Он укусил меня за палец — и вот чудо: на третий день песик уже садился перед плошкой и ждал разрешения.
Труднее всего было приучить его к аккуратности. Я сходил в лес, нарезал тонких прутиков и разложил их на видных местах по всему дому. Кто заметит неладное, немедленно должен был реагировать. Конечно, больше строжить, чем бить. Последнее в нашей семье было не принято, пришлось сделать исключение для злостного рецидивиста. Дело все же подвигалось плохо. Помогло установление твердых часов кормления и неусыпное наблюдение за безобразником. Долго он еще просился в дверь, когда хотел гулять, а не тогда… Я старался выгуливать его как можно позже — в двенадцатом часу, и вытаскивал рано утром, когда еще самому очень хотелось спать, а Пик отказывался вставать и приходилось пристегивать поводок. Трудные дни, канительная работа, и все же недели через две Пик вел себя дома как полагается. Прутики не выбросили, с ними легче было объяснять, что диван в большой комнате не пристанище для дневной дремы, а ревизия кухонных кастрюлек и плошек — дело запрещенное. Песик оказался понятливым. Очень скоро, как только мы садились обедать и я черенком вилки два раза стучал по столу, он без всякой обиды уходил на свою подстилку и появлялся, когда разливали чай.
Пик стремительно рос, взрослел и набирался ума. К дому и людям прижился. Женщины с удовольствием оставляли ему кусочки от обеда, а мне была приятна привычная «собачность» в комнатах и дополнительная ласковая приветность.
Как то раз он пришел ко мне в кабинет, послушал машинку, сел, молча сверлил меня цыганскими глазами и — наверно, мне так показалось — кивнул головой на выход, на улицу. Ему явно хотелось на волю. Какое мне до этого дело? Комнатная дрессировка пройдена, а работа в поле? Не собирался охотиться со спаниелем, никогда не собирался. И вообще решил собак больше не заводить. Сиди дома, черноглазый.
Кончилось это дело тем, что Пик нашел дырку в заборе, а из деревни пришла женщина и спросила: «Это не ваша собачка моих кур гоняет? Два яйца потеряли». Такого терпеть нельзя. Кроме того, доктор сказал мне, что надо поменьше работать, побольше гулять.
С вечера я нашел коробочку из под леденцов, положил туда кусочки печенья, приготовил шерстяные носки, кеды, чок-корду [20] и снял с лосиного рога старый, соскучившийся свисток на длинном сыромятном ремешке. Все как раньше при натаске очередного ученика. Не думал, что придется…
20
Чок-корда — длинная прочная веревка.