Секрет Ярика
Шрифт:
Отец был сконфужен.
Однако французский язык не помог. Лорд становился, поджидал нас и прыгал. Мы выкрикивали сложное, похожее на заклинание «куштубодаун», прибавляли и другие слова. А Лорд? Лорд гнал горячо и самозабвенно, пока не терял добычу из виду. Впрочем, скоро выяснилось, для зайца он допускал исключение: упустив косого из виду, Лорд продолжал гнать следом, по чутью, сопровождая это недозволенное занятие визгливым лаем. Тогда надо было уходить домой — зайца он гонял упорно и настойчиво.
В субботу, как всегда, приехал дядя Лёна. Он выслушал нашу печальную повесть, но не приуныл.
— Чок-корда и настойчивость! Займусь сам!
Мы приободрились. Не говоря уже о нас, молодых, даже по сравнению с отцом дядя Лёна был охотником экстра-класса. С детских лет мы помнили его замечательные высокие сапоги, шитые на бычьем пузыре и перетянутые двумя ремешками — под коленом и на подъеме; знаменитый медный рог, змеившийся двумя поворотами на медвежьей шкуре в кабинете дядюшки; Дуная и Вислу — смычок русских гончих, с глазами хмурыми, как утро позднего листопада. Да, дядя Лёна был величайший охотник, артист своего дела, и, если он брался исправить Лорда, успех был обеспечен.
Свежим воскресным утром мы все четверо отправились на болото — на открытом месте удобнее работать с чок-кордой — длинной прочной веревкой. Легкий ветерок согнал остатки тумана. Взошло солнце.
Впереди, уверенно преодолевая мочажины и залитые водой канавы, бодро вышагивали прославленные, перетянутые двумя ремешками сапоги, а их хозяин, маленький, полный, окрученный кольцами веревки, с грозной ременной плеткой за поясом, мурлыкал в длиннейшие черные усы какой-то военный марш.
— Подержите-ка собаку, — приказал дядя, разматывая с себя чок-корду. — Так… Тридцать метров довольно. Теперь петля. Смотрите какая — глухая, а не удавкой. Другой конец к поясу, на всякий случай. Всё. Пускайте. Да тише ты! Вот прет! Не собака, а локомотив.
Лорд мотался на чок-корде, как маятник огромных часов, дергаясь на поворотах и прибавляя ход на прямой. Стойка у ржавого мочажка нас не удивила — там постоянно держались бекасы.
Забыв про чок-корду, дядя Лёна двинулся к недвижной собаке. Старый бекас не выдержал подхода, смачно чмокнул и потянул низом. Лорд прянул и кинулся за птицей. Дядя Лёна схватил убегающую веревку и, вскрикнув, выпустил из рук. Не успел взглянуть на обожженную ладонь, как страшный толчок свалил его с ног. Увязая выше локтей в болотной жиже, дядя попытался встать, но… еще рывок, и он опять сброшен, на этот раз уже на спину. Мы мчались на помощь.
Стряхивая с усов липкую зелень, дядя бормотал что-то о проклятой скотине, о шкуре, которую нужно спустить немедленно, и еще что-то.
Здесь я на минуту опущу занавес — я против битья собак, но досада дядюшки была большая и законная, а Лорд не рассчитывал, что он накрепко привязан к поясу ведущего.
— Теперь он подумает, гнать или не гнать, — отдуваясь, заявил дядя Лёна. — Где тут еще есть бекасы?
— Правее, в кустах перед мшагой, — показал отец. — Только не привязывай ты этого черта к поясу, лучше привяжи что-нибудь к чок-корде.
— Прекрасная мысль! Ребята, срежьте-ка мне эту елочку. Да не ту, а рядом, погуще, и привяжите к чоккорде. За вершину, она у нас ершом пойдет, как якорь.
Елка не понравилась Лорду. Он останавливался, озирался, но потом привык и принялся таскать ее довольно бойко.
Стойка
Невеселым было возвращение домой. Отец окончательно расстроился. Мы, по молодости лет, глупо хихикали. А дядя Лёна? Он был молчалив и сосредоточен, как полководец накануне боя — тяжелого, но не безнадежного, о чем говорила улыбка, иногда пробегавшая по довольно мрачному его лицу. Перед самым домом он остановился и сказал:
— В конце концов, с Лордом можно охотиться. Стойку он держит, и если стрелять аккуратно, не мазать, то гонять ему будет некого. С зайцем хуже. Придется отучать, и я его отучу! Будьте покойны…
Другого выхода у нас не было — мы охотились. Стрельба не всегда была «аккуратной», и Лорд…
Недели через две после неудачного опыта с елкой пришел таинственно улыбающийся дядя Лёна. Он оставил что-то в сенях и подсел к нам в кухне пить чай. Не сразу открылся, только после второго стакана, да еще обстоятельно покурив, сказал:
— Повезло, обещал — теперь сделаю. Надо же как подфартило! В теплицу забрался заяц, ветром прихлопнуло дверь, попался: он со мной. Зина! У тебя найдется сенник? Самый обыкновенный, только поплотнее, крепкий. Значит, так, мы эту парочку, зайца и Лорда, поместим в мешок и… плеткой, плеткой. Запомнит на всю жизнь! Позовите Лорда!
Тетя Зина принесла большой полотняный сенник. На свист, бойко цокая когтями по крашеному полу, примчался Лорд. Дядя Лёна командовал:
— Леша! Надень на него намордник и подержи. Зина! Уйди, пожалуйста, в комнаты, тебе здесь делать нечего. Юра! Расстели сенник и приготовь завязку. Сейчас будет заяц. Крепче держите собаку!
Здоровенный, весь в рыжих завитках русачище сучил ногами и выбивался из рук, когда его перекладывали из мешка в сенник. Лорд с глухим намордником на удивленной морде оторопело притих.
— Скорее! Запихивайте собаку и завязывайте. Где плетка?
На середине кухонного пола недвижно лежал длинный синеполосный мешок. В нем раздельно топырились два горба. Все было тихо, спокойно, ни звука, ни движения. Дядя Лёна прошептал: «Давайте плетку». Сенник зашевелился, взвизгнул и взорвался — клубясь, скручиваясь и раскручиваясь, метался по кухне. Лопнула завязка. Первым выскочил русак. Прижав уши, огромным прыжком взлетел на верхнюю посудную полку, выбив из нее несколько тарелок, и, в испуге, как рыжая молния бил во все концы помещения, взлетая и круша на полках посуду, банки с кислым молоком и вареньями. Внизу, стоя на задних лапах и страстно подвывая навзрыд, прыгал Лорд. Дядя Лёна закрыл голову руками, спасаясь от осколков. Мы с братом глупо, в растерянности застыли. Спокойный и, как всегда, находчивый отец одним тычком распахнул створки окна и с хохотом наблюдал, как в проеме исчез русак и за ним Лорд. На шум спешила тетя Зина.