Секретная командировка
Шрифт:
Но я этого ничего пока не знал и на расстрел Васьки не ходил. У меня было свое дело – допросить одного из задержанных. Со вторым удастся поговорить дня через два, когда очнется. Впрочем, доктор в этом не уверен. Ну, а третий уже никому ничего не скажет. Кажется, я говорил, что умею сохранять выдержку и спокойствие при любых обстоятельствах? Если и говорил, то не врал, а ошибался. Если буду говорить о том впредь – не верьте.
Когда я высадил дверь (вернее, их даже две – одна с улицы, вторая в сенях), ворвался в дом и увидел, что там творится, то озверел.
Минут
Быстренько пробежались по домам, сообразили пару подвод. Капку и одного из задержанных отправили в больницу, еще одного в морг, а того, кто очухался, вместе с Амалией Карловной, к нам. Ну, пока в подвал, а там видно будет.
У группы Павлова на сегодня дел было много. Часть ребят обыскивали дом бывшей (она ж не офицер) актрисы, а другие разбежались по городу, отыскивая всех, кто значился в нашем списке подозреваемых. Из восьми удалось взять живьем пятерых. Еще один ранен, двое убиты при задержании. Увы, из наших погибло четверо, а трое ранены. Но могло быть гораздо хуже. Все-таки бывшие офицеры не чета оперативникам из рабочей молодежи.
Задним числом можно сказать – ну, аресты надо производить грамотнее, учитывать множество факторов. Я даже спорить не стану. Будь такая возможность, и Есин, да и я, планировали бы каждый арест, изучали бы место и даже составили бы психологический портрет «клиента» – способен или нет на вооруженное сопротивление.
Перед началом допроса я слегка подготовился. Разработал примерную линию поведения, взял кое-какие бумаги.
Парень из конвойной команды привел ко мне задержанного.
– Присаживайтесь.
Крупный, а где-то даже и рыхлый мужчина, с головой перебинтованной не слишком-то чистым холстом (от простыни оторвали!), уселся на табурет и болезненно морщась принялся ерзать, устраиваясь поудобнее. Похоже, у него еще и копчик болел. М-да, нехорошо это. Некрасиво. Поэтому, я начал с извинений:
– Прежде всего, хотел бы принести вам свои извинения, – начал я. – Вы можете подать на меня жалобу.
Задержанный снова поморщился, потрогал побуревшую повязку.
– Тошнота, рвота, головокружение имеются? – с легкой ноткой заботы поинтересовался я.
– А ты доктор? – скривился задержанный.
– Конечно нет, но симптомы сотрясения мозга общеизвестны, – пожал я плечами. – Кажется, череп у вас не пробит, но может быть трещина.
– А какая мне разница, есть в моей голове трещина, нет ли, если меня так и так к стенке поставят? – усмехнулся наш арестант.
Я посмотрел на своего подследственного. Кого-то он мне напоминает? Крупный, довольно-таки красивый. Стоп! Он же напоминает мне актера, который играл в фильме «Два капитана» директора школы, в которой учился Санька Григорьев! И он же, насколько я помню, играл в «Хождениях по мукам» (старом!) Вадима Петровича Рощина. Николай Гринько?
– Вы мне так и не сказали – станете предъявлять ко мне претензии? Скажу честно – это я вас приложил. И еще скажу: если будете настаивать, что вы с товарищами чисто случайно оказались в доме гражданки Беккер – не получится. Три револьвера, а если добавить тот, что вы у нашего товарища взяли – уже четыре.
Контрик, похожий на Рощина (виноват, на того актера, но это не Михаил Ножкин!) смерил меня презрительным взглядом и процедил сквозь зубы:
– Ты, я вижу, из бывших «вольноперов»? Прапор? Или цельный поручик?
О как! Как же меня быстро раскусили!
– А с чего это вы взяли?
– Выправка у тебя не та. Видно, что послужил, драться можешь, но это не то же самое, что тянуть службу хотя бы лет семь, если с юнкерским училищем считать. Да и в чека кадровые офицеры не идут.
Я не стал спорить, идут или не идут кадровые офицеры служить в ЧК, сейчас это уже не столь важно, а с легким недоумением спросил:
– А почему вы меня все время чекистом называете?
– А кто же тогда, если не чекист? Можешь не волноваться – ставьте к стенке, я ничего не скажу. И еще – можете меня бить или что там у вас?
Я покачал головой, вытащил из папки чистый лист бумаги, пододвинул к себе чернильницу.
– Эх, ну что же вы так сразу. Бить. Пытать. Ужас, что говорите. И с чека опять-таки… Что ж, позвольте представиться – Аксенов Владимир Иванович, инспектор уголовного розыска. Теперь мне бы хотелось знать ваше имя и отчество.
– Подожди… подождите. Какого розыска?
– Уголовного розыска, – терпеливо повторил я, делая вид, что мне не очень понятно изумление подследственного. – А что вас не устраивает?
Мужчина, похожий на актера Гриценко (вспомнил!) с сомнением покачал головой. Верно, пытался сообразить – а что же такое уголовный розыск? Я точно знал, что уголовный розыск в РСФСР будет создан лишь пятого октября, но ведь подследственный-то об этом не знает. В наше бурное время появление или исчезновение той, или иной структуры, мало кого удивляет.
– Уголовный розыск – это сыскная полиция, так? – догадался подследственный.
– Ну да, – кивнул я и, желая придать значимость своей должности, напыщенно произнес: – Только в отличие от сыскной полиции уголовный розыск стоит на защите имущества и жизни всего трудового класса, а не верхушки.
– Значит, ты … вы, – поправился он, – сотрудник сыскной полиции, а не чека?
– Вы бы, уважаемый гражданин, мне представились для начала, – сказал я и вздохнул. – Очень тяжело разговаривать с человеком, не зная его имени. Или вам его стыдно произнести?
– Извольте. Беловесов Василий Петрович, одна тысяча восемьсот восемьдесят второго года рождения, православного вероисповедания, подполковник. А, еще потомственный дворянин. Награжден орденом святого Владимира с мечами. Проживаю… Проживал в городе Петрограде, улица Шпалерная дом семь, в съемной квартире.