Секреты Лос-Анджелеса
Шрифт:
Бурные аплодисменты. Престон кивнул Тимми Валберну – актеру, играющему Мучи-Мауса в «Часе фантазий»: веерозубый Валберн, как всегда, жевал сыр. Валберн легонько подтолкнул стоящего рядом с ним мужчину, тот не остался в долгу.
Пока Валберн пищал и кривлялся, изображая Мучи, взгляд Эда выхватил из толпы Арта Де Спейна. Эд сделал ему знак, и оба вышли в холл.
– Черт возьми, вот так сюрприз!
– Дитерлинг об этом объявил в «Часе фантазий». А что, тебе отец не говорил?
– Нет. Даже не знал, что они с Дитерлингом знакомы. Интересно, где сошлись?
Де Спейн улыбается.
– Я ведь состоял при твоем отце. Нет, тогда пути двух великих людей не пересекались. Просто Престон умеет налаживать связи. Кстати, о связях: обратил внимание на этого Мучи-Мышака и его дружка?
Эд кивает.
– А кто это?
Из комнаты доносится взрыв хохота. Де Спейн проводит Эда в кабинет.
– Билли Дитерлинг, сын Рэя. Оператор «Жетона Чести» – сериала, еженедельно прославляющего нашу доблестную полицию на всю страну. Вот и я думаю: интересно, когда Тимми делает Билли минет, сырные крошки в зубах не мешают?
Эд смеется.
– Ну ты и гонишь, Арт!
Де Спейн вальяжно раскидывается в кресле.
– Эдди, скажу тебе, как бывший коп – копу нынешнему: у тебя даже слово «гонишь» звучит словно у профессора из колледжа. И вообще, почему ты все еще Эдди? Пора бы Эдмундом становиться.
Эд поправляет очки.
– Ясно. Сейчас услышу очередной добрый совет. Не уходи из патруля, потому что Паркер в нем досиделся до начальника полиции. Так и продвинешься вверх по административной лестнице, поскольку природных данных Отца-командира у тебя нет.
– С чувством юмора у тебя неважно. А вот мой совет. Избавься от этих стеклышек. Если не считать Тада Грина, никто в Бюро очков не носит.
– Слушай, а ведь ты скучаешь по полиции. Будь у тебя возможность, мне кажется, бросил бы «Эксли Констракшн» вместе с пятью десятками тысяч в год и ушел бы не оглядываясь.
Де Спейн закуривает.
– Только вместе с твоим отцом.
– Вот как?
– Да, так. В полиции я был лейтенантом, а Престон – инспектором. И сейчас я при нем. Хотелось бы в кои-то веки с ним сравняться.
– Никакой «Эксли Констракшн» не было бы, если бы ты не разбирался в стройматериалах.
– Спасибо. И серьезно тебе говорю: избавься от очков.
Эд берет со стола фотографию в рамке. Старший брат Томас – в форме. За день до гибели.
– Будь ты копом, я бы тебе выговор влепил. За несоблюдение субординации.
– Да уж, с тебя станется! Ты какое место занял на лейтенантском экзамене?
– Первое. Из двадцати трех кандидатов. При том что я моложе остальных минимум лет на восемь, меньше всех пробыл сержантом, и вообще в полиции прослужил меньше всех.
– И хочешь попасть в Бюро расследований?
Эд ставит фотографию на место.
– Да.
– Ну что ж. Для начала тебе придется годик-другой подождать вакансии. Потом обнаружится, что вакансия эта – в патруле. А потом ты узнаешь: чтобы перевестись из патруля в Бюро, нужно много лет лизать задницу начальству. Тебе сейчас двадцать девять, верно?
– Верно.
– Значит,
– Арт, – говорит Эд, – я хочу расследовать преступления. У меня есть связи. Я награжден крестом «За выдающиеся заслуги» [12] . Это не круто, как по-твоему? И в Бюро Я пройду.
Де Спейн стряхивает с одежды упавший пепел.
– Будем говорить начистоту. Хорошо, Солнечный Джимми?
Детское прозвище повисает в воздухе.
– Конечно.
– Видишь ли… коп ты неплохой. Со временем, быть может, станешь по-настоящему классным копом. И в том, что ты можешь нажать на спуск, я ни секунды не сомневаюсь. Но твой отец… Когда надо, он умел быть своим в доску, а когда надо – последним сукиным сыном. Его обожали и ненавидели. Ненавидели – но обожали. Ты так не сможешь.
12
Военная награда США в сухопутных войсках и ВВС, вторая по значению после «Почетной медали Конгресса». Учреждена Конгрессом в 1918 г.
Эд сжимает кулаки.
– Ты собирался дать мне совет, дядя Артур. Совет копа, бросившего службу ради денег, – копу, который никогда не уйдет из полиции.
Де Спейн морщится.
– Хочешь моего совета? Будь по-твоему. Интригуй, наушничай, подпевай начальству, лижи задницу Уильяму X. Паркеру. И моли Бога о том, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте.
– Как ты и мой отец?
– В точку, Солнечный Джимми.
Эд переводит взгляд на свою форму, висящую на вешалке. Она сшита на заказ: острые стрелки на брюках, сержантские полоски, одинокая нашивка на рукаве.
– Желаю тебе золотых полосок, Эдди, – говорит Де Спейн. – И тесьмы на фуражке. Не будь ты мне дорог, я бы не капал тебе на мозги.
– Знаю.
– Но ты ведь, черт возьми, у нас герой!
Эд чувствует, что пора сменить тему.
– Завтра Рождество, и ты думаешь о Томасе.
Де Спейн кивает.
– Все пытаюсь понять, в чем же я прокололся. О чем его не предупредил. Он ведь даже не расстегнул кобуру.
– Откуда ему было знать, что уличный щипач пойдет на дело с пистолетом?
Де Спейн тушит сигару.
– Томас был прирожденный коп, все на лету схватывал… Так мне тогда казалось. Должно быть, поэтому я теперь надоедаю поучениями тебе.
– Его уже двенадцать лет нет в живых. Я доищусь до правды.
– Знаешь, считай, я забыл, что ты это сказал.
– Нет, не забывай. Помни об этом, когда я поступлю в Бюро. И когда отец будет пить за Томаса и мать, не вздумай каяться. Отец потом неделю в себя не придет.
В дверях появляется Престон Эксли с бутылкой и бокалами. Де Спейн вскакивает.