Секс с экс
Шрифт:
Приносят еду и напитки. Даррен притих, я гоже, как назло, онемела. Я же никогда не лезу за словом в карман. Почему это случилось сейчас, когда мне нужно его обольстить? Я знаю, что мне нужно. Неужели так трудно затащить его в постель? Но теперь это, кажется, просто невозможно. Я вздыхаю и оглядываю ресторан. Пожилая пара просит официанта их сфотографировать, и, как ни удивительно, на его лице нет ни презрения, ни жалости, которые он вроде бы должен испытывать. Они улыбаются, замерев с бокалами в руках. Я хочу съязвить, но замечаю, что Даррен тоже смотрит на них с улыбкой.
Нежно смотрит.
– Разве
– И в секс, – добавляю я. Вернемся к делу.
– Это только составляющая любви. Конечно, это тоже важно.
Он имеет в виду этих стариков, и, как ни странно, пока он разводит всю эту лирику, я почти верю во все это. Его оптимизм заразителен. Наверное, это от вина.
Но я вовремя прихожу в себя.
– Какая сентиментальность, – фыркаю я. Не знаю, почему я такая злая. Наверное, по привычке.
Даррен не обижается, а улыбается.
– Возможно, но лучше быть сентиментальным, чем циником.
– Я не циник, я…
– Реалист, – договаривает он. – То есть не верите в вечную любовь?
– Вечную любовь! – фыркаю я презрительно. – Ее не существует. Люди используют друг друга и идут дальше. Это встречается на каждом шагу. Вы, наверное, верите и в лох-несское чудовище, и в Санта-Клауса, – бросаю я резко. И смотрю на Даррена, но он молчит. То ли он злится, то ли огорчен. Оказывается, и то и другое.
– Почему вы не умеете быть воспитанной? Не забывайте, я оказываю вам любезность. Вы сами напросились ко мне в гости. Разве вам было так уж плохо здесь со мной и моими родными?
Вначале я теряюсь и не знаю, что сказать. Вздыхаю и, пригубив вино, отвечаю честно.
– Нет, мне с вами не было плохо. Я… – тут пришлось преодолеть колебания и сделать над собой усилие, – я действительно прекрасно провела время. У вас хорошая семья.
Даррен тут же смягчается и начинает улыбаться:
– Я на это надеялся, но не был уверен. Вы то улыбаетесь, а то…
– Что?
– Рычите, по-другому и не скажешь.
Я снова вздыхаю, признавая его правоту.
– Я, конечно, верю, что люди могут любить или хотя бы хотеть друг друга. Мы вообще довольно слабые создания. И из-за нашей слабости не можем сохранить любовь, поэтому страдаем. Я считаю, лучше вообще избегать неприятностей.
– А вы не впадаете в крайность?
– Здесь не бывает середины. Быть слегка влюбленной – это не выход.
– Теперь я с вами соглашусь. – Он недолго молчит, а потом мягко спрашивает: – Помните тот вечер в ресторане «Оксо»?
Неужели это было три дня назад? Как будто прошла целая вечность.
– Я спросил, что вас задевает по-настоящему. А потом понял, что это не мое дело, и сменил тему. – Я киваю. – Интересно, вы по-прежнему считаете, что это не мое дело? Я действительно хочу знать, что вас так обидело, что вы замолчали? – он говорит все это, не глядя на меня и играя баночкой
Я удивлена, что его это интересует, и хочу все объяснить. Но получится ли?
– Просто меня не устраивают эти руины. – Он смотрит на меня с насмешкой. – Эти жалкие обломки чувств, которые выдают за отношения. – Я испускаю внутренний стон. Как я от этого устала! – Понимаете, ничего это не существует. Нет той романтической любви, которую вы, очевидно, ищете. Я занималась сексом с более чем пятьюдесятью мужчинами и ни разу не занималась любовью.
Я молча жду его реакции. Он не шокирован и не испуган моим признанием. Как это странно и как раздражает. Я хочу внушать ему отвращение. Конечно, все было бы проще, если бы он сейчас ушел. Или ушла бы я. Но я не уверена, что смогу. А он ждет, что я объясню подробнее.
– Из своего опыта, а он у меня, как я сказала, богатый, я знаю, что люди друг друга используют и потом уходят. – Скоблю ножом край пластиковой скатерти. Забавно, что в зале сейчас играла довольно плохая кавер-версия песни «Не уходи».
– Кто уходит?
После слова «кто» его голос, чуть дрогнув, дает слабину, и промолчать теперь становится совершенно невозможно.
– Мой отец. – Откуда эти злые слезы? Как глупо. Я отчаянно удерживала их все двадцать шесть лет. Почему же теперь они льются? Даррен стирает большим пальцем одну слезу и на долю секунды задерживает ладонь на моем подбородке. Она жжет кожу и одновременно странно успокаивает. Я смотрю на него и, несмотря на многолетний опыт, несмотря на то, что знаю его всего несколько дней и что он убийственно прекрасен, – а это должно останавливать, – мне хочется верить этому человеку. Мне кажется, я уже ему верю. И это опасно.
Нужно взять себя в руки.
– Извините. Давайте не будем об этом. – Я сглатываю слезы и отталкиваю его руку. – У меня была тяжелая неделя, и еще вы отказались участвовать в шоу, это были трудные дни. – Он выглядит виноватым.
Это именно то, что мне нужно.
Мне нужно, чтобы он чувствовал себя виноватым.
Я оглядываю ресторан, пытаясь найти новую тему для беседы. Даррена не смущают страшные обои и пластиковые цветочные композиции, а я чувствую, что влипла. Вечер потерян зря. Я думала, что к появлению пудинга (точнее, бисквита со взбитыми сливками, и пудингом его можно назвать только условно) мы будем флиртовать и изъясняться одними намеками. А вместо этого окунулась в неприятные воспоминания, переживания, чувство предательства и, что уже совсем странно, испытала чувство доверия и надежду. В те эмоции, которых старательно избегала.
– Вам повезло, что у вас так много братьев и сестер, – замечаю я небрежно. Мы по-прежнему говорим о личном, но это касается скорее его, чем меня, что гораздо безопаснее. – Вы так много обнимаетесь и целуетесь, что у меня было впечатление, что я на американском ток-шоу.
Даррен улыбается:
– Разве не во всех семьях так? – Я молчу, и он перестает улыбаться и добавляет: – Так бывает в основном на Рождество.
– У нас дома было всегда тихо. Когда он ушел, он унес с собой вместе с постоянным доходом и чемоданами из крокодиловой кожи тепло нашего дома. Прекратились скандалы, чему я была рада. Моя мать больше не плакала и не кричала. Но и не смеялась больше. Неестественный покой.